Интересное тут

Я твоей жене помогаю сервировку придумать. Пятнадцать человек — не шутка. Нужно все красиво организовать, — свекровь попыталась высвободить руку.
Каких пятнадцать человек? — Алина замерла с тряпкой в руках. Она только закончила мыть окна в гостиной после недавнего ремонта.
Я уже всех пригласила на Новый год. Тетю Галю с мужем, твоего брата с женой и детьми, Маринку с Сергеем…
Какую еще Маринку? — Алина почувствовала, как холодеет спина.
Ну как какую? Марину Соколову, они с Сережей недавно поженились. Мы же с ее мамой дружим, неудобно не позвать.
Павел побледнел. Марина была его первой любовью, с которой они встречались пять лет до того, как он познакомился с Алиной.

Мам, мы не сможем принять столько гостей, — твердо сказал Павел. — Квартира маленькая, да и финансово сейчас сложно.
Ой, не выдумывай! Что значит «не сможем»? Я уже всем сказала. И потом, разве можно Новый год без родни встречать? — Вера Николаевна наконец вырвала руку и решительно направилась к серванту.
Алина молча наблюдала, как свекровь открывает дверцы и начинает переставлять хрустальные бокалы, которые они с Павлом купили на первую совместную зарплату.

Вера Николаевна, мы правда не готовы к такому количеству гостей, — как можно спокойнее произнесла Алина.
Не готовы они! А кто должен быть готов? Я, что ли? — свекровь резко развернулась. — Между прочим, это квартира моего сына. И я имею право приглашать сюда кого захочу.
Мама! — Павел шагнул вперед.
Что «мама»? Я правду говорю. Ты здесь хозяин или кто? Или уже и слова поперек жене сказать боишься?
Алина почувствовала, как к горлу подступает ком. Три года они с Павлом копили на ремонт, отказывая себе во всем. А теперь свекровь, которая за все это время даже шторы помочь повесить не предложила, распоряжается в их доме как хозяйка.

Вера Николаевна, давайте присядем и спокойно все обсудим, — Алина попыталась разрядить обстановку.
Нечего тут обсуждать! — отрезала свекровь. — Я уже все решила. Будем накрывать два стола — один в гостиной, второй на кухне. Детей посадим отдельно…
Мама, прекрати! — Павел повысил голос. — Это наш дом, и мы сами решаем, кого приглашать!
Вера Николаевна замерла с бокалом в руках. На ее лице отразилось искреннее изумление:

Паша, ты что же, против родной матери идешь? Я ведь как лучше хочу. Вон, Алиночка совсем замоталась с этим ремонтом, даже похудела. А тут такой праздник — все соберутся, повеселимся…
Не надо делать вид, что ты о нас заботишься, — тихо произнесла Алина. — За три года ремонта ты ни разу не предложила помощь. Даже не спросила, нужны ли деньги или рабочие руки.
А что это ты мне претензии предъявляешь? — мгновенно вскинулась свекровь. — Я, между прочим, Пашеньку одна вырастила, без отца. Все ему отдала — и силы, и здоровье. А теперь, значит, не имею права в его доме гостей пригласить?
Мама, перестань давить на жалость, — поморщился Павел. — Я тебе благодарен за все, но это не повод вмешиваться в нашу жизнь. Мы с Алиной сами решим, как встречать Новый год.
Ах вот как! — Вера Николаевна картинно всплеснула руками. — Значит, неблагодарный сын из тебя вырос! А ведь я для тебя… — она внезапно осеклась и побледнела.
Что ты для меня? — прищурился Павел. — Договаривай.
Алина насторожилась. Что-то в интонации мужа ей не понравилось.

Ничего, — свекровь отвернулась к окну. — Забудь.
Нет уж, договаривай. Что ты хотела сказать?
Паша, не надо… — Алина коснулась руки мужа, но он мягко отстранил ее.
Надо, Алина. Давно надо было все выяснить. Мама, я жду.
Вера Николаевна молчала, нервно теребя край блузки.

Ладно, тогда я сам скажу, — Павел подошел к серванту и выдвинул нижний ящик. — Помнишь эту шкатулку? Ты мне ее в детстве подарила, сказала хранить в ней самое ценное.
Свекровь резко обернулась:

Положи на место!
А знаешь, что я нашел в ней месяц назад, когда делал ревизию перед ремонтом? — Павел достал пачку писем, перевязанных выцветшей лентой. — Твою переписку с мамой Марины. Очень интересное чтение, я тебе скажу.
Алина замерла. Она впервые видела эти письма.

Сынок, это все в прошлом… — голос Веры Николаевны дрогнул.
Правда? А по датам на конвертах не скажешь. Вот, например, письмо от февраля этого года. Цитирую: «Машенька, нам надо срочно что-то делать. Эта девочка совершенно не подходит моему Паше. Ни готовить толком не умеет, ни хозяйство вести. А твоя Мариночка — другое дело. Я же вижу, как они с Пашей друг на друга смотрят, когда случайно встречаются. Надо только помочь им понять, что они созданы друг для друга…»
Дай сюда! — свекровь бросилась к сыну, пытаясь выхватить письма.
Не дам. И это еще не все. Вот еще одно, от марта: «План с повышением для Марины в компании Паши сорвался — его начальник наотрез отказался брать нового сотрудника. Но ты не отчаивайся, я придумала кое-что получше. Устроим так, чтобы они случайно встретились в ресторане, где Паша будет отмечать с коллегами успешный проект. Алина, конечно, не пойдет — она же все в свой ремонт вкладывает, даже на новое платье денег жалеет…»
Алина почувствовала, как комната начинает кружиться перед глазами. Все эти месяцы, пока они с Павлом экономили каждую копейку, отказывая себе во всем, свекровь плела интриги за их спиной.

Зачем, мама? — тихо спросил Павел. — Объясни мне — зачем?
Вера Николаевна опустилась на диван:

Я же как лучше хотела… Марина — девочка из хорошей семьи, мы с ее мамой всю жизнь дружим. И она тебя по-настоящему любит, я же вижу…
Мама, ты вообще слышишь себя? Какая любовь? Марина два года назад вышла замуж за Сергея!
По расчету вышла! — воскликнула свекровь. — Обиделась, что ты с этой… — она осеклась под взглядом сына, — с Алиной связался, вот и назло тебе за первого встречного выскочила!
Вера Николаевна, а вы никогда не задумывались, почему Павел выбрал именно меня? — Алина подошла к мужу и взяла его за руку. — Не Марину из хорошей семьи, а обычную девушку из провинции?
Потому что она настоящая, мама, — Павел крепче сжал пальцы жены. — Не пытается казаться лучше, чем есть. Не строит интриг. Просто любит и заботится. А твоя Марина… Помнишь, как она требовала от меня дорогие подарки? Как закатывала истерики, если я задерживался на работе? Как пыталась поссорить меня с друзьями?
Она просто очень эмоциональная! — всплеснула руками Вера Николаевна. — Зато какая хозяйственная, весь дом всегда блестел…
Потому что у нее домработница была, — усмехнулся Павел. — А Алина все сама делает. И работает при этом наравне со мной.
Вот именно! — подхватила свекровь. — Разве это правильно — чтобы жена целыми днями на работе пропадала? Марина могла бы дома сидеть, создавать тебе уют…
За чей счет, мама? За мой? Чтобы потом попрекать каждой копейкой, как ты отца попрекала?
Вера Николаевна побледнела:

Не смей отца вспоминать! Он нас бросил!
Нет, мама. Это ты его выжила своими претензиями и упреками. Я все помню, хоть и маленький был. И не хочу повторения той истории.
Паша… — свекровь всхлипнула. — Я же только добра тебе желаю…
Добра? — Павел горько усмехнулся. — А эти письма — это добро? Попытки разрушить нашу семью — это любовь? Знаешь, что я понял, когда прочитал твою переписку? Что ты не изменилась. Все та же собственница, которая не может смириться с тем, что сын вырос и живет своей жизнью.
Я не собственница! — возмутилась Вера Николаевна. — Просто хочу, чтобы у тебя все было хорошо!
У меня все хорошо, мама. Именно потому, что я сам выбрал свой путь. У нас с Алиной прекрасная семья. Мы все делаем вместе — и работаем, и отдыхаем. Поддерживаем друг друга. Радуемся успехам друг друга. А ты… ты пытаешься все разрушить.
Ничего я не разрушаю! — Вера Николаевна вскочила с дивана. — Я пытаюсь открыть тебе глаза! Эта девочка не пара тебе! Она даже готовить толком не умеет!
Зато умеет любить, — тихо сказала Алина. — И никогда не предаст. В отличие от некоторых…
Это ты на что намекаешь? — свекровь угрожающе надвинулась на невестку.
На то, что ваша Марина изменяла Паше. Неужели вы не знали? Или знали, но считали это нормальным для девочки из хорошей семьи?
Вера Николаевна застыла с открытым ртом:

Что за глупости! Мариночка никогда…
Мама, хватит, — оборвал ее Павел. — Я все знал. И про Сергея, с которым она крутила роман еще когда мы встречались. И про ее начальника. И про однокурсника. Думаешь, почему я разорвал помолвку?
Какую помолвку? — пискнула Алина.
Ту самую, которую мама организовала за месяц до нашего знакомства. Собрала всех родственников, накрыла стол… Только вот невеста на помолвку не пришла — была слишком занята в номере отеля со своим начальником.
Господи… — Алина прижала руки к щекам. — Почему ты никогда не рассказывал?
Не хотел бередить прошлое, — Павел обнял жену. — Да и зачем? У нас с тобой все хорошо. А Марина… пусть живет как хочет.
Все равно она лучше подходит тебе по статусу! — упрямо заявила Вера Николаевна. — Ну подумаешь, погуляла немного в молодости! Зато сейчас остепенилась, замуж вышла…
Мама, ты себя слышишь? — Павел покачал головой. — Какой статус? Какое «погуляла»? Ты же сама всегда говорила, что главное в человеке — честность и порядочность. Куда все делось?
Я просто хочу, чтобы ты был счастлив! — в глазах свекрови заблестели слезы.
Я счастлив, мама. По-настоящему счастлив. И знаешь почему? Потому что рядом со мной человек, который любит меня таким, какой я есть. Не пытается переделать, не требует соответствовать чьим-то ожиданиям. Просто любит и принимает.
А я? Думаешь, я тебя не люблю?
Любишь, мама. По-своему. Только твоя любовь душит. Как плющ — обвивает и не дает дышать.
Алина молча наблюдала за этим разговором. Ей было больно видеть, как страдает муж, но она понимала — этот разговор должен был состояться.

И что теперь? — голос Веры Николаевны дрогнул. — Выгонишь мать?
Нет, мама. Не выгоню. Но и продолжать в том же духе не позволю. Никаких интриг. Никаких попыток манипулировать. Никаких незваных гостей на Новый год.
А как же родня? Что я им скажу?
Правду. Что мы с Алиной планируем встретить праздник вдвоем. Имеем право — первый Новый год в отремонтированной квартире.
Вдвоем? — свекровь схватилась за сердце. — А как же я?
А ты, мама, если хочешь, приходи второго января. Спокойно посидим, поговорим. Чаю попьем.
Чаю? — Вера Николаевна горько усмехнулась. — С невесткой, которая даже пирог испечь не умеет?
Вера Николаевна, — Алина решительно шагнула вперед. — Я могу научиться печь пироги. И борщ варить. И пельмени лепить. Это несложно. А вот вы можете научиться уважать чужие границы? Принимать выбор сына? Радоваться его счастью, даже если оно не соответствует вашим представлениям?
Свекровь открыла рот, чтобы ответить, но вдруг осеклась. Что-то в голосе невестки заставило ее задуматься.

Знаете, Вера Николаевна, — продолжила Алина, — я ведь никогда не пыталась встать между вами и Пашей. Наоборот — всегда радовалась, когда вы приходили. Накрывала на стол, старалась угодить… А вы все это время пытались разрушить нашу семью.
Я не…
Нет, мама, именно это ты и делала, — твердо сказал Павел. — И знаешь, что самое печальное? Ты даже не понимаешь, как сильно ранишь меня своими поступками. Не говоря уже об Алине.
Вера Николаевна медленно опустилась на диван. Впервые за весь разговор она выглядела действительно растерянной.

Паша… доченька… — она перевела взгляд с сына на невестку. — Я правда не хотела никого обидеть. Просто беспокоилась…
О чем, мама? О том, что я не буду соответствовать стандартам твоих подруг? Или о том, что перестану быть твоим маленьким мальчиком, которым можно управлять?
Вера Николаевна закрыла лицо руками:

Сынок, ты не понимаешь… Я же всю жизнь одна. После того как отец ушел, только тобой и жила. А теперь…
А теперь пора научиться жить своей жизнью, мама, — мягко произнес Павел. — Ты ведь еще молодая, красивая. Столько всего можешь для себя открыть.
Какая там молодая… — свекровь вздохнула. — Пятьдесят пять лет…
Прекрасный возраст! — неожиданно вступила Алина. — Вера Николаевна, вы же такая активная. Я знаю, что вы раньше танцами увлекались…
Откуда? — свекровь удивленно подняла голову.
Паша рассказывал. И фотографии показывал, где вы в молодости выступали. Такая грациозная были…
Да… — в глазах Веры Николаевны появилась какая-то новая искорка. — Мы тогда с девочками каждую неделю на занятия ходили. А потом закрутилась — работа, дом, Пашенька…
А почему бы не вернуться? — предложила Алина. — Сейчас столько разных направлений. И группы для взрослых есть.
В моем возрасте? — свекровь недоверчиво покачала головой.
А что такого? Между прочим, моя тетя в пятьдесят восемь на йогу записалась. Говорит, будто заново родилась — и осанка улучшилась, и настроение другое стало.
Павел с удивлением смотрел на жену. Он не ожидал, что после всех обид и интриг она найдет в себе силы говорить с его матерью так тепло и искренне.

Вера Николаевна, — продолжала Алина, — давайте начнем все сначала? Без обид, без попыток манипулировать, без интриг. Просто будем общаться как нормальные люди. Вы позволите нам с Пашей жить своей жизнью, а мы будем рады видеть вас в гостях. По-настоящему рады.
А пироги? — вдруг по-детски спросила свекровь.
А пироги мы можем научиться печь вместе, — улыбнулась Алина. — Если вы захотите поделиться своими рецептами.
У меня есть один… — оживилась Вера Николаевна. — С капустой и грибами. Бабушкин еще. Никому никогда не давала, думала, Мариночке передам…
Мама! — предостерегающе произнес Павел.
Ой, прости, сынок, — свекровь виновато опустила глаза. — Старые привычки… Алина, хочешь, научу тебя этот пирог печь? Правда, времени много нужно — тесто должно настояться…
Конечно хочу! — искренне ответила Алина. — Может, как раз на Рождество испечем?
На Рождество? — Вера Николаевна с надеждой посмотрела на сына.
Обязательно, мам, — кивнул Павел. — Придешь к нам седьмого января, вместе приготовим. А Новый год мы с Алиной все-таки вдвоем встретим, хорошо?
Свекровь помолчала, разглаживая складки на юбке:

Хорошо, сынок. Ты прав — это ваш праздник. А я… я, пожалуй, и правда на танцы схожу. Узнаю, может, группы какие есть…
Она поднялась с дивана и направилась к выходу. У двери обернулась:

Алина… доченька… ты прости меня, если сможешь. Я ведь правда как лучше хотела. Просто не понимала…
Все хорошо, Вера Николаевна, — мягко ответила Алина. — Главное, что теперь понимаете.
Когда за свекровью закрылась дверь, Павел крепко обнял жену:

Ты удивительная. Я бы так не смог — после всех ее интриг.
Просто я вижу, как ты переживаешь за нее, — Алина прижалась к мужу. — И потом, она ведь правда одинокая женщина, которая боится потерять самое дорогое, что у нее есть.
Но это не повод пытаться разрушить наше счастье.
Конечно, нет. Но теперь, когда все выяснилось, может, она наконец поймет, что мы с ней не соперницы. Что можно просто быть семьей — без интриг и манипуляций.
Павел поцеловал жену в макушку:

А ты правда хочешь научиться печь ее фирменный пирог?
Конечно! — Алина лукаво улыбнулась. — Во-первых, это вкусно. Во-вторых, так мы дадим ей почувствовать себя нужной. А в-третьих… — она замялась.
Что в-третьих?
В-третьих, я давно хотела научиться готовить что-то особенное. Чтобы было «наше», семейное. Чтобы дети потом говорили: «А помнишь мамин пирог по бабушкиному рецепту?»
Дети? — Павел удивленно посмотрел на жену. — Ты что-то хочешь мне сказать?
Нет, что ты! — Алина рассмеялась. — Пока рано. Сначала надо ремонт закончить, обжиться… Просто я думаю о будущем. О том, как мы будем жить дальше.
И как же?
Хорошо будем жить. Без лишних сложностей, без чужих ожиданий. Просто любить друг друга и радоваться каждому дню.
Павел задумчиво посмотрел в окно:

А мама… как думаешь, она правда изменится?
Не сразу, конечно. Старые привычки не исчезают в один момент. Но если мы будем терпеливы и последовательны — думаю, все получится. Главное — дать ей понять, что она не теряет сына, а приобретает новую семью.
Ты мудрая у меня, — улыбнулся Павел.
Не мудрая, а практичная, — Алина подмигнула мужу. — Между прочим, нам еще елку нужно купить. И украшения достать с антресолей.
Точно! А давай в эту субботу за елкой съездим? На рынке сейчас такие красавицы…
Давай! Только сначала занавески в спальне повесим, а то второй месяц в коробке лежат.
Договорились. Слушай, а может, все-таки закажем карнизы? А то я как представлю, как опять с дрелью возиться…
Нет уж! — Алина шутливо погрозила мужу пальцем. — Мы решили экономить. Сам сказал — каждая копейка на счету.
Ладно-ладно, уговорила, — Павел притянул жену к себе. — Но потом не жалуйся, что все выходные на ремонт уходят.
Не буду. Зато когда все закончим — такое чувство гордости будет! Сами, своими руками…
В дверь неожиданно позвонили. Супруги переглянулись.

Неужели мама вернулась? — Павел нахмурился.
Алина открыла дверь. На пороге стояла соседка с нижнего этажа:

Здравствуйте! Извините, что беспокою. Просто хотела предупредить — мы тут с жильцами решили во дворе елку нарядить на Новый год. Может, тоже присоединитесь? А то у нас каждый год все порознь празднуют, а тут подумали — почему бы не сделать общий праздник для всего дома?

Оборванка
Шестилетняя Ксюша вышла на лестничную площадку с куклой в руке. Спустившись этажом ниже, девочка с трудом дотянулась до дверного звонка квартиры своей подружки. Раздалась красивая трель, дверь распахнулась, огромного роста старуха сердито посмотрела на Ксению и брезгливо поморщилась. Дверь тут же захлопнулась, Ксюша вздрогнула. Она очень боялась этой бабки, похожей на Бабу Ягу. Через пару минут из квартиры Зарубиных вышла девочка, прижимая к груди куклу и ворох кукольной одежки.
– Ну что, пойдем играть? – улыбнулась Ира своей подружке.
– Пойдем, – кивнула в ответ Ксюша.
Девочки поднялись по лестнице, у окна стоял большой ящик, на котором они всегда играли.
– Привет, Даша!
– Привет, Лиза!
Кукольные ножки застучали по ящику.
В подъезд вошли две женщины пожилого возраста.
– Зой, смотри, опять девочки играют на лестнице.
Марья Ивановна остановилась, поставила сумку на кафельный пол и достала из кармана пальто пару конфет:
– Ксюша, Ирочка, возьмите конфетки!
– Я такие не ем! – фыркнула Ирочка и отвернулась.
– Спасибо, – улыбнулась Ксения и, взяв конфету, смущенно опустила глаза.
– На здоровье, деточка! – Марья Ивановна, подхватила сумку, поднялась молча на этаж выше, где ожидала ее Валентина, и продолжила разговор:
– Не понимаю я этих Зарубиных, квартира у них трехкомнатная, вся в коврах. Могли бы играть в чистоте и в тепле. А они гонят девчонок на лестницу. Здесь же сыро и грязно! В квартире кроме бабки никого нет – мать и отец на работе, – Марья Ивановна покачала головой.
– Да что ты! – Валентина махнула рукой. – Леонидовна разве пустит? Злая, как Баба Яга. Так она и похожа на Бабу Ягу – здоровая, как мужик, страшная! Ужас!
– Ну, точно, – рассмеялась Марья Ивановна, – метлы ей только не хватает для полноты образа.
– Вот и я говорю, Баба Яга и есть! Ужас! Для неё дети – это шум и грязь в квартире. Ей даже внучку свою не жалко. И потом, Ксения-то из бедной семьи – одета плохонько, шелка, да кружева не носит. Леонидовна поди боится, что она ей клопов в квартиру занесет.
– Да, бедная девочка в обносках ходит. Колготки рваные – штопаны-перештопаны. А кукла, видела, какая? Ой, бедная деточка! – Марья Ивановна остановилась, отдышалась и продолжила размышления. – Ну а что, Верка одна не справляется, на двух работах пашет за копейки. Лежачая мать с пролежнями, вот ребенок и без присмотра.
– А квартира-то у них однокомнатная, – напомнила Валентина, продолжив список невзгод семьи Портновых. – Девочка видит, как старуха под себя ходит. Ужас!
– Ай, не говори! Я вон как иду, каку конфетку да захвачу – Ксюшу угостить.
Соседки, наконец, поднялись на пятый этаж.
– Зайдешь ты ко мне? Чайку попьем, пряничек у меня тульский – свеженький. Фу, запыхалась. Ужас!
Хлопнула дверь, и голоса стихли.
– А моя Лиза красивей! У моей куклы глаза закрываются и открываются, а у твоей Дашки нет! – хвасталась Иринка.
– Да, твоя Лиза – принцесса! – с восхищением сказала Ксюша. – Платья такие у неё красивые и туфельки есть!
– А мне мама на Новый год знаешь какое красивое платье купила? Как у Снегурочки! Я буду Снегурочкой! А тебе мама купила платье?
Ксения не могла припомнить, чтобы ей хоть раз было куплено платье на праздник.
– А я сама себе сделаю платье на Новый год! – решила Ксюша. – И у Даши моей будет новое платье!
В соседнем доме у входа в ателье стояли на выброс мешки с обрезками тканей. Набрав целую охапку красивых лоскутков, Ксения вприпрыжку побежала домой. Девочка взяла ножницы и стала вырезать цветочки из разноцветных кусочков ткани, затем аккуратно наклеила их на старенькие платья – своё и куклы Даши.
– Бабушка, бабушка! У меня и у Даши новое платье! – надев новогодние наряды на себя и на куклу, девочка с Дашей в руках закружилась по комнате.
– А? Чаго? – встрепенулась Прасковья, приподняв голову от подушки. – Платье новое мать справила, что ль? Глухая я! Не серчай ты на старуху. Поди, я тебя обниму, внучушка моя, лучик мой солнечный! – у старушки на глаза навернулись слезы. Она так и не поняла, что платьице сделано руками внучки.
* * *
– Ира, я запрещаю тебе дружить с этой оборванкой, слышишь меня? Это ж надо додуматься – вырезать цветочки и наклеить на платье? У неё с головой всё в порядке? – Леонидовна не унималась. – Даже не здоровайся с ней! И ничего из её рук не бери!
– Ксения мне сказки молдавские обещала дать почитать про Бабу Ягу, – запинаясь, произнесла Ира.
– Какая еще Баба Яга? У тебя своих сказок мало? Хочешь клопов в дом принести вместе с книгами? – старуха зашлась от гнева.
Девочка заплакала.
Вместо красивого платья Снегурочки Ирина встречала новый год в черном, траурном платье – на руднике погиб отец. Леонидовна не перенесла смерти сына.
* * *
Ксения, взяв с собой куклу, отправилась к подружке. Дверь открыла Ира:
– Проходи. Ты сказки молдавские принесла? Проходи, что ты стоишь?
– Но к тебе же нельзя, – растерялась Ксюша.
– Можно! – Ира потащила подругу в свою комнату. – Теперь будем играть у меня дома, а не в подъезде.
На кровати лежала аккуратно сложенная стопка одежды.
– Мама тут платья собрала, тебе велела передать. И от Лизы для Даши есть подарок – платьице голубенькое с кружевами.
Татьяна Витакова

Сырный суп и посторонние
Вера аккуратно расправила ворсистый плед на спинке дивана, выложила подушки симметричным полукругом и довольно вздохнула. Воздух был пропитан гармонией запахов — сырный суп с тимьяном, хрустящий багет с розмарином, только что вынутый из духовки. Всё складывалось идеально.

Она проверила температуру супа, помешав его серебряной ложкой. Идеально. Вера привыкла к порядку — не просто как к состоянию вещей, а как к форме существования. В мире, где всё рушилось и менялось, порядок был её маяком.

Дверной звонок прозвучал как пощёчина. Резко, внезапно, неуместно.

Вера замерла с половником в руке. Может, ей послышалось? Но звонок повторился — настойчивее, длиннее.

Когда она открыла дверь, то увидела на пороге знакомую пару. Тамара и её сожитель Валерий.

— Ой, вы дома! — воскликнула Тамара с деланным удивлением, словно не слышала шагов Веры за дверью. — А мы мимо шли! Решили заглянуть!
Она протянула коробку печенья из супермаркета, будто это было оправданием их вторжения.

Вера почувствовала, как Лев застыл позади неё. Она не оборачивалась — и так знала, что увидит на его лице: смесь вины и бессилия.

— Я думал, они в шутку говорили, что зайдут, — пробормотал он, не глядя ей в глаза.
— Ты знал? — тихо спросила Вера, пока Тамара и Валерий уже разувались в прихожей, громко обсуждая, как им «повезло застать хозяев дома».
Лев только пожал плечами, что можно было перевести как «прости» или «я не мог отказать». А может, и то, и другое.

Вера смотрела, как её тщательно спланированный вечер рассыпается, словно карточный домик. Сырный суп остывал, свечи таяли впустую, а плед, так старательно разложенный на диване, уже был скомкан под весом чужого тела.

Не первый раз
Всё началось безобидно. Тамара была коллегой Льва по работе — громкая, но, казалось, искренняя женщина с талантом появляться в нужный момент с нужной информацией. Когда Лев представил её на корпоративе три года назад, Вера даже нашла её забавной — эта страсть к дешёвой бижутерии, эти истории про подруг, эти вечные «между нами, девочками».

Проблемы начались, когда Лев ушёл из компании. По логике вещей, связь с Тамарой должна была постепенно сойти на нет. Но она оказалась из тех людей, кто цепляется за отношения, как репейник за шерсть.

Сначала были звонки — «просто узнать, как дела». Потом — случайные встречи в торговом центре. «Какое совпадение, мы тоже за покупками!» Затем визиты «по пути» — короткие, но регулярные. И наконец, Тамара стала приводить с собой Валерия — молчаливого спутника с привычкой осматривать чужую квартиру оценивающим взглядом.

Вера вспомнила их первую «ночёвку». Как Тамара позвонила в девять вечера с драматическим рассказом о прорванной трубе в их квартире. «Нам больше некуда пойти», — всхлипывала она. Вера тогда промолчала, хотя знала, что у Тамары есть сестра в пяти минутах езды. Лев же развёл руками: «Неудобно как-то отказать».
Теперь, наблюдая, как Тамара без спроса открывает шкафчики на кухне в поисках «чего-нибудь к чаю», Вера чувствовала, как внутри закипает раздражение. Не на гостей — к ним она уже привыкла. На мужа. На его неспособность сказать «нет». На его вечное «мне неудобно».

А главное — на себя. За то, что позволила этому случиться.

Распахнутая дверь
Они ушли почти в полночь. Валерий включил фонарик на телефоне, освещая Тамаре путь к лифту, хотя в подъезде было достаточно светло.

— До встречи! — многообещающе крикнула Тамара на прощание.
Вера молча закрыла дверь. В квартире стоял запах чужих духов и сигаретного дыма — Валерий дважды выходил на балкон «подышать». Лев уже скрылся в ванной, оставив её наедине с последствиями вечера.

Она собирала посуду, расставляла стулья. Сырный суп был разлит по четырём тарелкам, но остался почти нетронутым. «Я на диете,» — объявила Тамара, после чего съела половину багета с маслом.

На столе Вера заметила сломанный венчик. Дорогой, из специального набора, подаренного мамой на новоселье. Кто-то — скорее всего, Валерий со своей привычкой трогать все вещи — сломал центральную пружину.

Вера подняла венчик и долго смотрела на него, как археолог на древний артефакт. Они даже не спросили разрешения. Даже не извинились. Просто взяли и сломали — не по злобе, а по той простой причине, что чужие вещи не имели для них ценности.

«Так больше не будет,» — решила Вера, сжимая в руке сломанный венчик.
Вера улыбнулась своим мыслям. План начал формироваться сам собой.

Класс по этикету
— Что ты хочешь? — Инна откинулась на спинку стула, чуть не расплескав кофе. Её ярко-красная помада оставила след на белой керамической кружке.

— Я хочу, чтобы ты пришла со мной к ним домой. Без приглашения. С собакой, — повторила Вера, удивляясь собственному спокойствию.

Инна была её однокурсницей по университету — яркой, эксцентричной и абсолютно бесстрашной. Сейчас она работала в экспериментальном театре и славилась своей способностью заполнять собой любое пространство. А ещё у неё был немецкий дог по кличке Жюль — огромное создание с привычкой облизывать незнакомцев и случайно сбивать вещи хвостом.

— И цель этого визита?.. — Инна изогнула идеально выщипанную бровь.
— Преподать урок вежливости, — ответила Вера. — Показать, как это — когда к тебе вламываются без предупреждения.
Инна молчала секунд пять, а потом расхохоталась так громко, что соседние посетители кафе обернулись.

— Боже, Верочка! Я-то думала, ты с годами стала скучнее, а ты… — она подняла кружку в салюте. — Это гениально. Я в деле.

В субботу они встретились у станции метро. Инна пришла в ярко-красном пальто и с Жюлем на поводке. Огромный пёс, увидев Веру, радостно гавкнул.

— Я взяла всё, что ты просила, — Инна похлопала по объёмной сумке. — Еда, игры, музыка.

— Отлично, — кивнула Вера. — Они живут в пяти минутах отсюда.

— А твой муж знает о нашей маленькой операции? — спросила Инна, когда они двинулись в путь.

— Нет, — покачала головой Вера. — Он… он хороший человек. Просто не умеет говорить «нет».

— Значит, ты будешь его голосом, — улыбнулась Инна. — Это по-своему мило.

Дом Тамары и Валерия оказался типовой новостройкой с консьержем, который даже не поинтересовался, к кому они идут. Жюль, чувствуя приближение приключения, начал тихонько поскуливать.

— Какой этаж? — спросила Инна, нажимая кнопку лифта.
— Седьмой, — ответила Вера. Сердце колотилось где-то в горле. Что если они уехали? Что если дома никого нет?
Но дверь открылась почти сразу после звонка. На пороге стоял заспанный Валерий в домашних штанах и футболке с пятном от кетчупа. Его глаза округлились, когда он увидел Жюля.

— Привет! — радостно воскликнула Вера. — Мы мимо шли. Решили заглянуть!

Не дожидаясь ответа, она прошла в квартиру, увлекая за собой Инну и Жюля. Пёс, оказавшись в новом пространстве, восторженно залаял.

— Что происходит? — из комнаты выглянула Тамара. На ней был шёлковый халат и бигуди. Её лицо выражало такое искреннее удивление, что Вере пришлось прикусить щёку изнутри, чтобы не рассмеяться.

— Мы решили вас навестить, — Инна широко улыбнулась, снимая пальто. — Я Инна, подруга Веры. А это Жюль!

Жюль, услышав своё имя, рванулся вперёд, чуть не сбив с ног Валерия.

— Может, вам не очень удобно сейчас? — с наигранным беспокойством спросила Вера, доставая из сумки контейнеры с едой. — Мы ненадолго. Часа на три, не больше.

Потерянный тапок
Тамара стояла посреди своей гостиной, словно статуя, застывшая в момент катастрофы. Жюль, освобождённый от поводка, исследовал квартиру, оставляя на светлом ковре тёмные следы — на улице недавно прошёл дождь.

— У вас так… уютно, — Вера осматривалась с тем же оценивающим взглядом, с каким Валерий обычно изучал её дом. — А это что за коллекция? — она указала на полку с дешёвыми фарфоровыми статуэтками.
— Это… — Тамара сглотнула. — Это мои сувениры из поездок.
— Очаровательно, — Вера улыбнулась той самой улыбкой, которую столько раз видела на лице Тамары. — Инна, ты не поможешь мне на кухне?
Они расставили контейнеры с едой на столе, как будто это было само собой разумеющимся. Инна достала из сумки колонку и включила музыку — что-то громкое и джазовое.

— У вас вино есть? — спросила она у Валерия, который всё ещё стоял в коридоре, словно не решаясь войти в собственную квартиру.

— Вино? — переспросил он. — Сейчас же утро…

— А когда это кого-то останавливало? — подмигнула Инна.

Тамара наконец вышла из ступора и начала суетиться — поправлять подушки, убирать разбросанные журналы. Было видно, как она пытается собраться с мыслями, найти опору в этом хаосе.

Жюль тем временем обнаружил тапки Валерия. Один из них — коричневый, с потёртой подошвой — особенно привлёк его внимание. Пёс схватил тапок и начал с энтузиазмом трепать его.

— Жюль! — воскликнула Инна без особой строгости. — Нельзя!

Но было поздно. Тапок уже потерял форму, а из его внутренностей торчали клочки наполнителя.

Вера наблюдала, как меняется лицо Тамары — от шока к недоверию, затем к раздражению. «Вот оно,» — подумала Вера. «Вот так я чувствую себя каждый раз, когда вы приходите без предупреждения».

— Я открою окно, — сказала она, направляясь к балкону. — Здесь немного душно, вы не находите?

Инна тем временем встала посреди комнаты и драматично подняла руки.

— «Вишнёвый сад уже продан, его уже нет, это правда, правда…» — начала она декламировать монолог из Чехова, вкладывая в каждое слово столько страсти, словно перед ней была полная зрительская аудитория, а не ошарашенная пара в домашней одежде.
Валерий, не выдержав, вышел на балкон покурить. Вера последовала за ним.

— Извини за Жюля, — сказала она без тени раскаяния. — Он иногда бывает слишком… непосредственным.

Валерий молча курил, глядя на серое небо.

Вернувшись в комнату, Вера открыла холодильник Тамары — жест, который та сама часто совершала в её доме.

— У вас йогурт ещё свежий? — спросила она, изучая содержимое полок. — А то мы только перекусим. Не хотим вас стеснять.

Тамара стояла посреди кухни, сжав кулаки. Её лицо покраснело, а глаза метали молнии.

— Вера, — начала она натянутым голосом. — Я не понимаю, что происходит. Мы, конечно, рады вас видеть, но могли бы предупредить…
— Предупредить? — Вера изобразила удивление. — Зачем? Мы же просто мимо шли. Разве нужно предупреждать друзей?
Инна, закончив свой монолог, аплодировала сама себе. Жюль, вдохновлённый, залился лаем.

Тамара обречённо опустилась на стул.

Тихий вечер, наконец
Удивительно, как быстро всё изменилось после их «визита вежливости». Тамара перестала звонить. Сначала Вера думала, что это временное затишье, но прошла неделя, две, месяц — и никаких попыток контакта.

Однажды они с Львом встретили Тамару в супермаркете. Она сделала вид, что не заметила их, стремительно свернув в другой проход.

— Тамара сегодня не поздоровалась, — заметил Лев, укладывая продукты в тележку. — Что-то случилось?
Вера пожала плечами, пряча улыбку.
— Наверное, торопилась.
Дома стало удивительно тихо. Никаких непрошеных гостей, никаких вечерних звонков, никаких «мы мимо шли». Вера наслаждалась этой тишиной, этой возможностью планировать свои вечера без страха, что их прервут.

Месяц спустя Вера снова расстилала плед на диване, выкладывала подушки полукругом и проверяла сырный суп. Всё как в тот вечер — но с одним важным отличием: теперь она была уверена, что их не прервут.

Жюль, временно оставленный у них Инной (она уехала на театральный фестиваль), дремал у её ног. Огромный пёс свернулся клубком, напоминая скорее большую кошку, чем грозного дога.

— Свечи зажёг, — сообщил Лев, входя на кухню. — И вино открыл. То самое, из Грузии.
Вера кивнула, помешивая суп. Идеальный вечер. Снова. Но в этот раз ничто не могло его прервать.

Дверной звонок прозвучал как гром среди ясного неба.

Они замерли, глядя друг на друга. Жюль поднял голову, навострив уши.

— Ты кого-то ждёшь? — спросил Лев шёпотом, словно незваный гость мог их услышать.

Вера покачала головой. Неужели Тамара решила вернуться? После всего? Или это кто-то другой, кто тоже не знает правил приличия?

Она медленно подошла к двери, чувствуя, как сердце колотится в груди. Открыла.

На пороге стоял молодой человек в форменной куртке сервиса доставки.

— Заказ на имя Лев, — сказал он, протягивая небольшую коробку. — Распишитесь, пожалуйста.
Вера с облегчением выдохнула, принимая посылку. Когда дверь закрылась, она прислонилась к ней спиной и рассмеялась.

Вера открыла коробку и достала небольшой изящный венчик для взбивания.

— Взамен того, что сломал Валерий, — объяснил Лев. — Я хотел сделать сюрприз.

Вера смотрела на мужа, и её сердце наполнялось теплом. Он помнил. Он заметил. Он позаботился.

Они вернулись на кухню. Суп остался горячим. А вечер — тихим.

Иногда, чтобы научить людей стучаться, нужно самому один раз войти без стука. И Вера была рада, что нашла в себе смелость это сделать.

Чужой ребенок. Удивительная история.
В нашем мире часто родные дети становятся чужими, и наоборот, случается что чужой ребенок становится родным. Эта история о маленькой девочке, которая была чужой для родной мамы, и о силе неведомой, что защитила Катеньку.
Катенька сидела в углу комнаты, на грязном полу и плакала. Плакала от того что сильно болела спина, на которой красовался огромный синяк, и ныла левая рука, на которой остались следы от маминых пальцев. Все маленькое, хрупкое тельце пятилетней девочки, было в кровоподтёках и синяках, после того как мать побила ее ни за что, просто так. Плакала от того что мама уже третий месяц пьяная. Плакала от обиды что злой дядька который поселился у них полтора года назад, постоянно над ней издевался, больно ее щипал и громко смеялся. Плакала от того что сильно хотела есть. Плакала от страха, что вот сейчас у мамы с дядькой кончится горькая вода и мама снова начнет ее бить.
– Катька,- мать с трудом оторвала голову от стола,- куда водку спрятала?
На Катеньку смотрели опухшие, пустые, пьяные глаза матери. Катеньке даже казалось что мама смотрит куда то в сторону и не видит ее. Грязные перепутанные пакли волос матери свисали сосульками, на рваную давно не стираную ночнушку. Мать уже давно не одевалась и не выходила на улицу. За водкой ходил дядька. А ведь ещё прошлым летом мама была такая красивая и веселая.
– Катька, – дядька протянул в ее сторону небольшой кусочек сала,- и стал подзывать девочку как собачонку, прерывисто посвистывая.
Катенька с трудом встала и осторожно, не отрывая глаз от кусочка сала стала приближаться к дядьке. Когда Катенька потянулась к дядькиному салу, тот бросил его на пол и громко смеясь, схватил девочку за плечо. Катенька хотела вырваться, да куда там. Дядька крепко держал ее и громко смеялся, больно щипая ее тоненькое тельце. Катенька вырывалась, а дядька смеялся и щипал, смеялся и щипал. У Катеньки от боли потемнело в глазах.
– Мама,- вырвалось​ у девочки.
– Катька,- мать снова с трудом оторвал голову от стола, – сволочь ты маленькая, ты куда водку спрятала, выродок.
Дядька отпустил девочку и Катенька вытирая слезы и согнувшись от боли, вернулась на своё привычное место, в угол грязной комнаты.
Мать встала и пошатываясь стала приближаться к девочке,- да я тебе сейчас…где водка
– Мама, не бей меня пожалуйста,- прошептала сьежившись девочка.
– За ноги ее и об стену,- громко заржал дядька, – или на органы продать, и деньги будут
– Мама, пожалуйста, не бей меня,- умоляюще глядя на мать прошептала Катенька.
Мать вплотную приблизилась к девочке и замахнулась.
Какая то неведомая сила отшвырнула мать от девочки.
– Ах ты тварь маленькая, на родную мать руку поднимать,- медленно поднимаясь с пола произнесла мамаша, и вновь направилась в сторону девочки.
Подошла и снова замахнулась… Снова кто то невидимый отшвырнул мать от девочки, да с такой силой, что та больно ударилась о противоположную стену комнаты. В третий раз мать не рискнула подходить к девочке, а кряхтя подползла к кровати, забралась на нее и уснула. Дядька с расширенными от удивления глазами так же не рискнул подходить к девочке.
Что за сила встала на защиту маленькой девочки, Катерина Андреевна до сих пор понять не может.
Девочка давно уже выросла, превратившись в красивую женщину, которую уважительно все называли Катерина Андреевна. И работала она директоров того же детского дома, куда ее привезли много лет назад после лишения матери родительских прав. Катерина Андреевна часто рассказывала своим воспитанникам, как та самая неведомая сила, ещё не раз ее защищала, сначала от мальчишек хулиганов, потом от злой нянечки, тети Гали.
Все наладилось в жизни у Катерины Андреевны, вот только до сих пор она часто просыпается ночью от собственного крика,- Не бей меня, мама.
Автор- BurakoF
Художник -Maria Zeldis

СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫЕ И НАРЕЧИЯ.
Несколько лет назад одна учительница получила приглашение позаниматься с маленькими пациентами большой городской больницы. Она должна была помогать детям делать уроки, чтобы за время болезни те не слишком отстали от школьной программы.
Однажды ей позвонили и попросили позаниматься с новым пациентом. Продиктовали имя и фамилию ученика, номер больницы и палаты, в которой он лежал, и сказали (на другом конце провода тоже была учительница): “Мы сейчас проходим существительные и наречия. Я была бы вам благодарна, если б вы помогли ему делать домашние задания, чтобы мальчик не отстал от одноклассников”.
И только у самой двери палаты учительница поняла, что попала в ожоговый центр. Никто не предупредил ее, что ждет ее по ту сторону двери. Прежде чем войти, ей пришлось облачиться в стерильный халат и шапочку, чтобы не занести инфекцию. Ее попросили не прикасаться ни к мальчику, ни к его кровати. Около пациента можно было стоять, но говорить следовало через специальную маску.
Когда с предварительными приготовлениями было покончено — учительница вымыла лицо и руки, надела все, что ей сказали надеть, — она набрала в легкие побольше воздуха и пошла в палату. Мальчик, страшно обгорелый, очень страдал от боли. Девушке стало неудобно, она не знала, что сказать, но развернуться и уйти она тоже не могла — она уже слишком далеко зашла. Наконец она пробормотала:
— Я учитель, помогаю лежащим в больницах школьникам не отстать от программы. Твоя преподавательница попросила меня помочь тебе разобраться с существительными и наречиями.
После занятия она подумала, что бывали у нее уроки и полегче.
На следующее утро она пришла в ожоговый центр снова, и одна из медсестер спросила:
— Что вы сделали с тем мальчиком?
Учительница принялась рассыпаться в извинениях, но медсестра ее перебила:
— Вы не поняли. Мы тревожились за его жизнь, но после вашего визита его словно подменили. Организм начал бороться, реагирует на лечение… мальчик словно бы решил жить.
Сам мальчик потом вспоминал, что тогда он перестал надеяться и чувствовал, что умирает, — пока не увидел ту учительницу. С ее приходом все изменилось: мальчик понял одну простую вещь — его будто осенило. По щекам паренька, ожоги которого были так серьезны, что он даже перестал надеяться, катились слезы счастья; озарившую его мысль он сформулировал так: “К умирающему не отрядили бы учителя для занятий существительными и наречиями, правда?”
Из книги «Мгновения для мамы»

Дарья с трудом опустилась на диван, осторожно придерживая округлившийся живот. Семь месяцев беременности давались всё тяжелее. Она прикрыла глаза, пытаясь раствориться в блаженной тишине квартиры.

День выдался изнурительным. С шести утра она стояла в очередях поли клиники: сначала к тера певту, потом на У З И, затем анализы… К обеду спина ныла, а ноги гудели и отекали в тесных туфлях.

«Хоть полчаса тишины», — подумала Дарья, массируя поясницу. Небольшая двушка в спальном районе Казани казалась ей сейчас тихой гаванью.

Звук поворачивающегося в замке ключа нарушил идиллию. В прихожей раздался грохот брошенной на пол сумки и торопливые шаги.

— Дашка! — радостно воскликнул Игорь, появляясь в дверном проёме. Его глаза блестели от возбуждения. — Представляешь, Лёха с семьёй в городе! Я их на ужин позвал!

Дарья ощутила, как внутри что-то оборвалось. Усталость, которая до этого была просто физическим состоянием, вдруг превратилась в удушающее одеяло.

— Игорь… Я не могу. Я даже обед не готовила сегодня, — тихо произнесла она. — Ерунда! — отмахнулся муж. — Много и не надо! Приготовишь пиццу, суп быстренько сваришь. Справишься! Он уже снимал пиджак, не замечая, как потухли глаза жены. Или не желал замечать.

Игорь скрылся в ванной, насвистывая какую-то мелодию. Шум воды заглушал все звуки, а Дарья так и осталась сидеть на диване, чувствуя, как внутри нарастает знакомое напряжение. Она медленно поднялась, придерживаясь за подлокотник, и поплелась на кухню.

Холодильник встретил её полупустыми полками — пакет молока, несколько яиц, увядший пучок укропа. На нижней полке одиноко ютилась пачка замороженного фарша. Дарья вздохнула, вспоминая, как пять лет назад, в первые месяцы брака, она с энтузиазмом готовила для семьи мужа воскресные обеды. Тогда ей казалось важным произвести впечатление, заслужить одобрение.

Свадебные фотографии до сих пор стояли на полке в гостиной — улыбающиеся лица, белое платье, счастливый Игорь. Рядом — фото с прошлогоднего дня рождения свекрови: огромный стол, заставленный блюдами, которые Дарья готовила два дня, и вся семья Игоря — шумная, громкая, с бесконечными тостами и песнями до утра.

— Ты чего там застряла? — голос мужа вернул её в реальность. Игорь стоял в дверях кухни, вытирая волосы полотенцем. — Лёха сказал, они будут через час. Успеешь? — Игорь, я правда очень устала, — Дарья прислонилась к холодильнику. — Может, перенесём? На выходные? — Как перенесём? — он нахмурился. — Они проездом, завтра уже в Уфу едут. Слушай, ну они же наша семья! Что за церемонии? Это «они же семья» Дарья слышала уже пять лет. Когда брат Игоря с женой и детьми заваливались без предупреждения. Когда после их визитов приходилось отмывать следы липких пальцев с мебели и собирать разбросанные игрушки. Когда свекровь критиковала её борщ или расстановку мебели.

— У меня дав ление скачет, — тихо сказала Дарья. — Врач сегодня сказал ограничить нагрузку.

— Да ладно тебе! — Игорь подошёл и легонько щёлкнул её по носу. — Ты же у меня ответственная, всё успеваешь. Сделай свой фирменный суп, пиццу. Продукты я заказал. Через 5 минут должны доставить.

Он чмокнул её в щёку и вышел, не заметив, как изменилась в лице жена. Дарья медленно достала кастрюлю. В висках стучало, а ноги, казалось, налились свинцом. Ночные судороги измучили её, но Игорь, крепко спавший рядом, этого не замечал.

«Они же семья», — эхом отдавалось в голове, пока она наливала воду в кастрюлю.

Суп на плите булькал уже полчаса. Кухня наполнилась густым ароматом овощей и специй, от которого Дашу слегка подташнивало. На столе походило тесто для пиццы — Игорь настоял, что детям нужно что-то «повкуснее супа». В раковине громоздилась гора посуды от готовки. Перед глазами плыли круги, а в голове стучало, отсчитывая минуты до прихода гостей.

Дарья попыталась наклониться, чтобы достать противень из нижнего шкафчика, но резкая боль в пояснице заставила её выпрямиться. Она прислонилась к холодильнику, пережидая приступ. Ребёнок внутри беспокойно зашевелился, словно чувствуя мамино состояние.

— Тише, маленький, — прошептала она, поглаживая живот. — Скоро отдохнём.

Дарья зашла в ванную, включила свет и посмотрела на своё отражение. Лицо опухшее, под глазами тёмные круги, кожа бледная.

— Господи, что со мной? — прошептала она, оперевшись на край раковины.

Вода капала из крана, отсчитывая секунды. Где-то в комнате звонил телефон — наверное, Лёха.

— Это неправильно, — произнесла Дарья вслух. — Я больше не могу так. Меня никто не спрашивает. Меня не слышат.

Она погладила живот, ощущая толчки ребёнка.

— Ты не будешь так жить, — пообещала она. — Ни ты, ни я. Больше — нет.

Звонок в дверь раздался в 19:15. Дарья всё еще стояла в ванной. Она слышала, как Игорь поспешил открывать, а за дверью сразу же послышались громкие, оживлённые голоса.

— Лёха! Вика! Заходите-заходите!

Детские голоса наполнили прихожую звонким эхом. Дарья слышала, как топают маленькие ноги, как шуршат пакеты и стучат двери шкафов.

— А где Дашка? — раздался хриплый голос брата. — Сейчас выйдет! — уверенно ответил Игорь. — Дарья, ты где? Гости пришли! Вместо того чтобы выйти, Дарья тихо проскользнула в спальню и закрыла дверь. Комната встретила её прохладным сумраком. Она опустилась на кровать, обняла подушку и прижала её к груди, словно щит.

В гостиной нарастал шум. Звон бокалов, детский визг, громкий смех. Сквозь тонкую стену она слышала, как опрокинули что-то жидкое, как мальчишка в коридоре открывает шкаф, и оттуда с грохотом вываливается обувь.

— Васенька, не трогай чужие вещи! — без особого энтузиазма произнёс женский голос, который тут же сменился смехом над какой-то шуткой.

Дверь в спальню распахнулась без стука. На пороге стоял Игорь — раскрасневшийся, с бутылкой вина в руке.

— Дарья, ты где вообще? — его тон был сердитым. — Все уже за столом! Суп остывает!

— Я не выйду, — тихо ответила она, не поднимая глаз.

— Что значит не выйдешь? — он понизил голос, но в нём явственно слышалось раздражение. — Дарья, выйди, пожалуйста, они же не на долго!

Хлопнув дверью, он вышел, не дождавшись ответа.

Через стену она услышала новый голос — резкий, женский, с интонациями, которые Дарья узнала бы из тысячи.

— А куда твоя жена подевалась? — это была свекровь. — Мы что, не достойны её присутствия? — Мама? Ты тоже приехала? — в голосе Игоря звучало удивление. — Конечно! Я же соскучилась! — ответила та. — Так где Дарья? Что это за хозяйка такая? Ни привета, ни заботы. Вечно с таким лицом, будто все ей что-то должны. Эти слова ударили Дарью, словно пощёчина. Она медленно села на кровати. Внутри поднималась волна — не гнева даже, а какой-то ясной решимости. Как будто что-то, долго спавшее внутри неё, наконец проснулось.

Она встала, поправила волосы и вышла из спальни.

В гостиной все замолчали. Шесть пар глаз уставились на неё — Игорь, его брат с женой, двое детей и свекровь — удивлённые, осуждающие, любопытные.

— Я сегодня не хозяйка, — произнесла тихо, но отчётливо. — Я женщина на седьмом месяце. И я не собираюсь вас развлекать, когда сама еле стою на ногах.

Дарья сделала паузу и обвела всех взглядом.

— Я всё сказала, — она повернулась, чтобы уйти, но остановилась. — Еда на столе. Приятного аппетита.

Тишина в комнате стала абсолютной. Даже дети притихли, чувствуя напряжение. Свекровь первая нарушила молчание:

— Ну и манеры! В наше время…

Но Игорь внезапно поднял руку, останавливая мать. Он смотрел на Дарью так, словно впервые её видел. Он медленно поднялся из-за стола и подошёл к жене.

— Даш, ты… — он осторожно положил руку ей на плечо.

Дарья вздрогнула и отстранилась, как от удара. Не говоря ни слова, она развернулась и ушла в спальню, прикрыв за собой дверь. Через полчаса в прихожей зашуршали куртки, защёлкали замки детских ботинок. Игорь что-то негромко говорил брату. Свекровь вздыхала. Хлопнула входная дверь.

Дарья лежала на кровати, глядя в потолок. Она чувствовала усталость, и в то же время облегчение.

Часы на прикроватной тумбочке показывали начало одиннадцатого, когда дверь спальни тихо скрипнула. Дарья не спала, просто лежала, закрыв глаза. Игорь тихо вошёл, постоял у порога, затем медленно приблизился к кровати.

Матрас прогнулся под его весом, когда он сел на край. От него пахло кофе и сигаретами — значит, курил на балконе, хотя бросил три года назад.

— Даш, — его голос звучал непривычно тихо. — Ты не спишь? — Нет. — Что с тобой происходит? — спросил он. — Ты… ты никогда так себя не вела. — А нужно было! — Дарья повернулась, посмотрев на мужа. — Может, стоило вести себя так с самого начала? Игорь выглядел растерянным. Он провёл рукой по волосам и смущённо улыбнулся:

— Ну, они же семья. Разве не нормально собираться и…

— Нет, — она покачала головой. — Не нормально превращать одного человека в обслуживающий персонал. Не нормально не спрашивать моего мнения. Не нормально делать вид, что не замечаешь, как мне тяжело.

— Я замечаю! — возразил он.

— Правда? — Дарья медленно села в постели. — Когда ты в последний раз спрашивал, как я себя чувствую? Когда интересовался, что сказал врач? Когда помогал с уборкой или готовкой?

Игорь будто собирался что-то сказать, но так и не смог подобрать слов.

— Прости, — тихо произнёс он, глядя в пол. — Я вёл себя безобразно. Ты — моя жена. Мать моего ребёнка. Мне стыдно.

Он помолчал, затем продолжил:

— Знаешь, я ведь с детства такое видел. Мама всегда всё тянула — готовила, убирала, работала, никогда не жаловалась. Папа приводил друзей без предупреждения, и она просто накрывала на стол. Я привык… Я думал, так и должно быть.

Дарья слушала, не перебивая. Его слова отдавались в ней странной смесью горечи и надежды. Ведь они оба оказались заложниками чужих сценариев.

— Я больше не хочу так жить, Игорь, — наконец сказала она. — Я устала быть фоном для вашей дружной семьи. Я — не слуга. Я — человек. — Я знаю. Я всё исправлю, обещаю… — произнес Игорь, глядя ей в глаза. — Хватит слов, — отрезала Дарья. — Покажи это поступками. Он кивнул, и в этом кивке было больше понимания, чем во всех его предыдущих извинениях.

Три месяца спустя…

Осеннее солнце мягко освещало балкон. Дарья сидела в плетёном кресле, держа на руках спящего новорождённого сына. Малыш причмокивал во сне, иногда морща маленький нос, что каждый раз вызывало у Дарьи улыбку.

Из кухни доносилось негромкое позвякивание посуды — Игорь готовил ужин. После работы он заехал в магазин, купил продукты и теперь колдовал над плитой, строго запретив Дарье вмешиваться.

Две недели назад, когда они привезли сына из роддома, Игорь взял отпуск на работе. Три дня он ходил за Дарьей по пятам, узнавая все тонкости ухода за малышом. Научился менять подгузники, купать малыша в детской ванночке, правильно держать головку.

Звонок в дверь прервал её размышления. Дарья прислушалась.

— Мам? Ты чего без предупреждения? — голос Игоря звучал удивлённо.

— А что, теперь к сыну надо записываться на приём? — раздался знакомый голос свекрови. — Я внука приехала посмотреть.

— Внук спит. И Дарья отдыхает.

— Ну я тихонько! Дашенька! — голос свекрови стал громче, и Дарья невольно прижала ребёнка ближе к себе.

— Нет, мам, — голос Игоря стал твёрже. — Нет. Сегодня Дарья отдыхает. У нас с ней свои правила. Пожалуйста, звони заранее. Мы всегда тебе рады, но по договорённости.

Наступила пауза. Дарья затаила дыхание.

— Это она тебя так настроила? — в голосе свекрови зазвучали обиженные нотки.

— Это я сам решил уважать свою семью, — спокойно ответил Игорь. — Дарья никого никогда не настраивает против. Она просто хочет, чтобы с ней считались. И я с ней согласен.

Вскоре Даша услышала, как хлопнула входная дверь. Свекровь ушла.

Когда малыш проснулся и требовательно захныкал, Игорь вышел к Даше с бутылочкой подогретой молочной смеси.

— Всё в порядке? — спросил он. — Знаешь, — задумчиво ответила Дарья, принимая бутылочку, — иногда кажется, что слышать друг друга — самое сложное в мире. А иногда — что нет ничего проще. Игорь присел рядом, глядя, как их сын жадно пьёт молоко.

— Теперь мы будем учиться этому вместе, — сказал он тихо. — Все мы.

Ухожу, помоги собрать чемоданы.
Муж сообщил Ларисе свою оглушительную новость в пятницу вечером. Всю неделю он ждал подходящего момента и решил, что последний рабочий день подойдёт как нельзя кстати.
К работе супруга в выходные дни Лариса стала уже даже привыкать. Денег, действительно, стало больше. Только… на банковской карточке. До супруги с детьми эти деньги почти не доходили. Муж копил. На что, не отвечал, только задумчиво улыбался. Лариса даже подумала, что муж хочет свозить всю семью в отпуск на море. Но вышло всё совсем иначе.
– Тут такое дело, – Константин вышел из ванной комнаты, прошёл на кухню и сел на стул. На столе уже стоял горячий ужин.
– Такое дело, Лариса, говорю.
– Говори, – жена села напротив и подпёрла рукой щёку.
– Ухожу я.
– Опять в выходные калымить будешь? – не поняла жена.
– Нет, от вас ухожу. Другая у меня.
Ларису словно ударило током.
“Дру-гая!” – и сразу сложился пазл. “Вот какая работа была, оказывается, и деньги уходили”.
– Ларис, ты мне вещи помоги собрать, ты же лучше знаешь, что там нужно взять, – доедая суп и подковыривая гуляш вилкой, сказал муж.
От такой наглости все слова у Ларисы потерялись. В голове сумбур. Так хотелось Ларисе двинуть мужа сковородой, что тяжелее. Сидит, ест, словно ничего не произошло. Всю совместную жизнь в командировки мужа собирала жена, укладывая его сумки или чемодан. Лариса хотела было возмутиться, но лицо своё терять не стала. Поднялась, на ватных ногах вышла из кухни.
– Ах, собрать…, – Лариса схватила самый большой чемодан, с которым они ездили на отдых, открыла его и замерла.
– Фу, какая мерзость, как грязь, – подумала она и начала складывать в этот чемодан всё то, от чего хотела всю жизнь избавиться: банки с шурупами, старые тапки мужа; какие-то его пакеты, которые он годами не мог разобрать; поломанный зонт, грязные резиновые сапоги, даже бельё собрала из корзины в ванной комнате (чистое даже трогать не стала, кое-что и сыновьям сгодиться – остальное на тряпки).
За десять минут Лариса прошлась по двухкомнатной квартире и сгребла всё, что раздражало, было ненужным и относилось к мужу. Собрала. “Грязь” едва поместилась в огромном чемодане.
Но супруга лихо утрамбовало содержимое, прижав всем весом, и застегнула замки.
Чуть взволнованная, растрёпанная она отошла в сторону и пропустила мужа к двери. Он довольный вкусным ужином, обулся, взял куртку и выпрямился.
– Ну, – начал было он.
– Детям не скажешь? – спросила жена.
Он смутился и тихо сказал:
– Лучше ты сама, чтобы стресса не было, не люблю прощаться, ты же знаешь, – супруг схватил неподъёмный чемодан, сказал “Ого” и вышел.
Лариса закрыла за ним дверь и только сейчас заплакала. Переполнявшие её эмоции хлынули из глаз. И так хорошо стало. Лариса подошла к зеркалу. На пыльном лице – две дорожки.
“Смыть грязь! С себя, с души!” – Лариса настраивала себя на позитив. – “И новая жизнь. Чистая, счастливая”.
P/S/ Муж потом несколько раз пытался вернуться. Сначала за чистыми вещами, потом хотел вернуться обратно в семью, но Лариса была непреклонная. Поменяла замки на двери на следующий день и сама подала на развод.
– Нет место грязи в семье. Дети должны в чистоте жить, – отшучивалась Лариса.

— А ты чего не предупредила, что приедете? — удивилась Ирина, отставляя сковороду с жареной рыбой в сторону.

Наталья остановилась в дверном проеме, ключи всё ещё зажаты в руке. Тёплый апрельский ветер, только что ласково треплющий её волосы, теперь неприятно толкал в спину. Внутри дачи, которую она представляла себе девственно пустой, пахло едой, детским шампунем и чужими вещами.

Двое мальчишек — племянники, шести и восьми лет — носились по гостиной, огибая недавно купленный диван. На кухонном столе разложены учебники, на полу — игрушечные машинки, а в цветочном горшке — фантики. Из спальни доносился мультик.

— Ты… здесь всё еще живёшь? — спросила Наталья, переводя взгляд с Ирины на детские рюкзаки у стены. — Ну а куда нам ещё? У нас же там плесень после затопления. Я думала, ты в курсе. Гриша сказал, что вы пока не ездите, — сказала Ирина с лёгким укором, будто Наталья вторглась без спроса. Наталья взглянула на дочку, которая с любопытством заглядывала в дом из-за её ноги. Сумки с продуктами на выходные, которые они планировали провести втроём, вдруг показались неуместными и тяжелыми. Она поставила их на пол и тихо повторила:

— Пока не ездим, значит…

Наталья стояла посреди кухни и пыталась осмыслить происходящее. Это была их дача. Их первая большая покупка, сделанная с маткапиталом и всеми сбережениями. Она досталась им по хорошей цене — старенькая, но крепкая, с участком в шесть соток, недалеко от реки.

— Представляешь, летом будем с Алиской на речку ходить, — мечтательно говорил Гриша, когда они впервые осматривали дом. — А по вечерам шашлыки… Наталья помнила, как светились его глаза. Она и сама загорелась — семейные выходные, свежий воздух для ребёнка, свой огородик.

Полгода назад, когда они подписали договор, Гриша предложил оформить дом на себя.

— Так с документами проще, с маткапиталом мороки много, — уверял он и даже не предложив Наталье вписаться хотя бы в долю. Тогда она не возражала — он же муж, какая разница?

Зато всё, что внутри — дело её рук. Наталья сама выбирала плитку для душевой, искала подрядчиков, договаривалась о доставке кухни, подбирала водонагреватель. Даже детский уголок — мягкий ковёр, игрушки, книжки — она обустроила, мечтая о спокойных выходных в кругу семьи.

Когда несколько недель назад Гриша невзначай обмолвился, что Ира, его сестра, «на недельку попросилась» — дом сушат после аварии с трубами, — Наталья не возмутилась. «На недельку» — звучало безобидно.

Но прошёл месяц. Потом второй. И никто не позвонил, не предупредил. Просто ключ под ковриком — и всё.

— Ир, а ты Грише сказала, что остаёшься надолго? — спросила Наталья, стараясь говорить спокойно. — Ну а что тут такого? Всё равно вы не ездите. Дом ведь не должен пустовать, правильно? — Ира пожала плечами и налила себе чай, как будто говорила с гостьей. Наталья отвернулась к окну. На их участке кто-то воткнул палки под помидоры. Тоже без разрешения.

— Она там уже мебель переставляет! — Наталья держала телефон перед собой, на экране — фото их спальни с двумя детскими кроватями и тумбочкой, которую они с Гришей покупали под заказ. — Гриша, она мне даже не написала. Просто сделала. Это нормально?

— Слушай, это же Ирина, — Гриша потянулся и зевнул. — Она всегда такая. Бурная деятельность — это её способ сказать «спасибо».

— Спасибо? — Наталья повысила голос, но тут же осеклась, вспомнив о спящей дочери. — Гриш, она ведет себя так, будто она у себя дома! А её собственный дом давно должны были просушить.

— У неё двое детей, — привычно отмахнулся Гриша. — Потерпим немного. Тебе что, жалко?

Наталья хотела ответить, что да, жалко. Жалко своих сил, вложенных в ремонт. Жалко денег, потраченных на мебель, которую теперь двигают как попало. Жалко мечты о своем уютном семейном гнездышке, которое теперь превратилось в филиал дома Ирины.

Но она промолчала, уже понимая, что слова бесполезны. В глубине души зрело чувство, которое она раньше никогда не испытывала к мужу — глухое раздражение, перерастающее в гнев.

Прошло почти два месяца с той самой субботы. За это время Ирина, как будто почувствовав молчаливое разрешение, обжилась основательно. Сначала были фото — «Мы тут переставили, стало удобнее». Потом — «Я клумбы перекопала, твои цветы не взошли, я свои посадила». Потом вообще перестала предупреждать. А на прошлой неделе Наталья случайно увидела в инстаграме золовки фотографии дачных посиделок с какими-то незнакомыми людьми на их веранде.

— Я на выходных на дачу заеду, — как-то сказала Наталья мужу. — Ты бы предупредила Иру, — буркнул он. — Вдруг у неё гости. Она смотрела на него в тишине. Он даже не заметил, как выдал главное: у неё гости. А у Натальи? Где её отдых, где её угол, где её личное пространство?

Даже дочка начала говорить: — Мам, а дача теперь тёти Иры?

После того разговора с Гришей прошла неделя. Наталья решила взять выходной в пятницу и съездить с Алисой на дачу. Гриша пообещал приехать к ним в субботу.

— Мама, а тетя Ира будет? — спросила Алиса, когда они въезжали в дачный поселок. Наталья стиснула руль. — Не знаю, солнышко. Может быть. Ирины на даче не оказалось, но следы ее присутствия были повсюду. В ванной — чужая косметика, баночки, щётки, пижама с розовыми мишками, аккуратно сложенная на стиральной машине. В шкафу вместо их пледов — сумка Ирины, аккуратно развешенные блузки.

Наталья постаралась не подавать виду перед дочерью, но внутри все клокотало. Они успели только пообедать и выйти в сад, как на участок въехала машина. Ирина, а с ней двое ее сыновей.

— О, вы тут, — без особой радости констатировала золовка. — А я думала, вы только завтра приедете. Вы надолго?

— Мы приехали на выходные. Это наша дача, Ира. Не твоя. И вещи ты свои могла бы не развешивать по шкафам, — голос Натальи дрожал, но был твёрдым.

— Слушай, у меня дети, а ты сама всё время в городе. Не мешай. Ты вообще кто, чтобы указывать?

Наталья побледнела. Что-то оборвалось внутри. Все накопленное за месяцы напряжение прорвалось наружу.

— Я — хозяйка дачи! — почти закричала Наталья. — Я её ремонтировала, платила за технику!

Ирина хмыкнула. — Но оформлено всё на Гришу. Так что… ты здесь никто.

У Натальи будто пол под ногами провалился. В этой фразе звучало столько презрения, такая уверенность в собственной правоте, что она не поверила своим ушам.

Всю дорогу домой Наталья вела машину молча. Дочка уснула на заднем сиденье, убаюканная монотонным шумом двигателя. В голове Натальи крутились слова Ирины: «Ты тут никто». Дом, в который она вложила душу, деньги и силы. А что в итоге? Она — гостья.

Вернувшись, она включила ноутбук и открыла юридический сайт. Понадобилось меньше часа, чтобы составить заявление на развод и раздел имущества, указав все вложения в дом и прикрепив чеки, фото, переписки с рабочими.

Утром, за завтраком, она спокойно положила распечатку перед мужем.

— Что это? — Григорий нахмурился.

— Заявление на развод и раздел имущества, — ответила Наталья, не повышая голоса. — — Включая дачу.

— Ты серьёзно? — он уставился на неё, будто увидел впервые.

— Более чем, — коротко сказала она, глядя ему в глаза. — Мне надоело жить как приживалка на собственной даче. Или ты решаешь вопрос с сестрой, или я подаю на развод и раздел всего, что мы нажили вместе.

— Из-за какой-то дачи ты готова разрушить семью? — произнес он.

— Не из-за дачи. — Её голос оставался спокойным. — Из-за того, что я для тебя и твоей семьи — никто.

Прошло две недели. Наталья не напоминала, не требовала, не устраивала сцен. Просто ждала, спокойно, с уверенностью человека, у которого есть план — и сила довести его до конца.

В пятницу вечером, когда они с Гришей приехали на дачу, ворота уже были распахнуты. На крыльце стояли чемоданы, два детских рюкзака, какие-то коробки. Ирина с пасмурным лицом помогала сыну застегнуть куртку.

— Мы выезжаем, — бросила она коротко. — Не переживай. Местечко в съёмной нашли, хоть и без удобств. Гриша молчал, глядя куда-то в сторону. Наталья подошла к калитке и протянула руку:

— Ключи.

Ирина положила ключи Наталье в ладонь. Наталья не сказала ни слова — просто сунула их в карман и тут же вынула из сумки новый навесной замок. Прямо на крыльце сняла старый, повесила новый, проверила защёлку. Ключ убрала в связку к остальным — теперь доступ был только у неё и у Григория.

На следующее утро, пока муж чинил кран на кухне, Наталья прикрутила к калитке металлическую табличку: «Семья Ивановых». Просто, ясно, без намёков. Чуть позже, уже в городе, она заказала установку системы видеозвонка с удалённым управлением. Теперь, если кто-то вдруг решит прийти «без звонка», она узнает об этом первой.

Когда Ирина через несколько дней написала: «Может, пока у вас поживём? У нас с арендой не всё гладко…», Наталья ответила спокойно и коротко:

— Дача — не приют. Пусть государство помогает.

Телефон замолчал. А воздух в доме, наконец, стал по-настоящему свободным.

Август выдался необычайно теплым. Лето подходило к концу — щедрое на солнце, лёгкий ветер и своё, заслуженное спокойствие.

На веранде Наталья накрывала стол. На гриле жарились шампиньоны, дочка бегала босиком по траве, а Гриша крутил шампуры, подкидывая веточку розмарина.

— Мама, а ты сама это всё посадила? — спросила дочка, указывая на петунии вдоль дорожки. — Да, своими руками, — улыбнулась Наталья, вытирая руки о фартук. — Помнишь, как мы с тобой рассаду выбирали? Они сделали пару снимков — Наталья в шляпе, с лейкой в руках, дочка с букетом в охапке, а сзади — их дача, где всё на своих местах.

Сейчас это была её дача. Это была её территория. Не «вписка» для родни, не проходной двор. А место, где она наконец-то чувствовала себя хозяйкой.

И теперь никто не войдёт в этот дом без её разрешения.

А Ирина… Ирина тем летом наконец взялась за свой дом. Постепенно очистила стены от плесени, вызвала мастеров, заменила старые трубы. Гриша пару раз съездил, помог с инструментами, но недолго. Пару раз Ирина звонила — Наталья знала, но не вмешивалась.

Однажды, будучи на природе, я наблюдал удивительное зрелище:
проснувшись рано утром, вижу, что в мой пятилитровый прозрачный бачок с водой попало несколько десятков муравьёв. Сначала они барахтались врозь, но потом постепенно начали собираться в кучку. Увидев, что муравьи взбираются друг на друга и, как мне показалось, топят своих же, чтобы выжить, – я отказался от мысли им помочь. Каково же было моё удивление, когда через два часа увидел муравьёв живыми. Они создали маленький плавающий живой островок, расположившись друг на друге в виде пирамиды. Меня заинтересовала живучесть этих насекомых, и я стал наблюдать за ними. Те, что были внизу, конечно же, находились в воде, но до определённого времени. Их добровольно сменяли муравьи с верхнего ряда. Они спускались в воду и только после этого, уставшие держать своих сородичей, насекомые вылезали на этот живой островок для отдыха, чтобы потом вновь сменить своих друзей. Причём ни один из них не пытался быстрее подняться на верх, наоборот, спешили спуститься в воду, туда, где было труднее всего.
Я был поражён их героическим самопожертвованием и взаимовыручкой и потому решил быстрее им помочь. Мне удалось найти ложку, которая легко входила в горлышко сосуда. Когда муравьи увидели спасение, они организованно по одному вылезли на сушу, но один, всё-таки обессиленный, не смог зацепиться за край ложки и остался барахтаться в воде. Заметив это, последний муравей, замыкающий колонну, вернулся обратно.
Я как будто слышал, что он зовёт его и умоляет: “Держись, брат, я тебя не брошу!”. Понимая, что с “берега” не дотянуться, муравей стал спускаться в воду, но тут я не мог больше смотреть на эту щемящую сердце картину и подвинул ложку поближе. Тогда он легко дотянулся до своего собрата и вытащил его. Таким образом, эта живая плавающая пирамида выжила благодаря взаимопомощи. Весь процесс наблюдения вызвал у меня массу разнообразных чувств.. Сначала было осуждение, когда я подумал, что муравьи топят друг друга. Затем удивление, что они остались живы после долгого плавания в воде.
Потом было просто интересно наблюдать за ними, но, увидел чётко отлаженную систему самоспасения, я пришёл в восторг. Каждое насекомое знало, что ему нужно делать. И, конечно, я сожалел, что с самого начала не помог муравьям. Они своим поведением заставили меня устыдиться.
И последнее чувство, которое я пережил в это время, — великая досада. Непрерывным потоком ко мне шли мысли о людском — равнодушии, разногласии и недоброжелательности и т.д. Хотелось закричать на весь мир: — «Люди! Если вы не знаете, как надо жить, научитесь хотя бы у муравьёв».
Неужели мы глупее насекомых?! Нет толку от людских молитв, если они не подкрепляются делами. Давайте будем как муравьи… помните, в единстве — сила!
Сергей Хибар, «Научись у муравья»

У него две жены было
Но любил всегда только одну.
Сначала Рита, роскошная женщина, большие бедра, крупная бижутерия. Рита очень ценила себя, возможно, даже слишком. Но кто я такая, чтобы судить.
Она протягивала губы дудкой и говорила, что хочет «Бентли». Точнее: Бээээнтли. А денег было лишь на «Ладу», и то его мать пол суммы добавляла. Подарок на свадьбу.
Но как он мог посадить в «Ладу» любимую женщину, которая мечтает о «Бентли»? Он взял у мамы, взял кредит, занял по друзьям и купил «Санта Фе». Огромная, черная, хотя и не «Бентли».
Рита была недовольна, но приняла с достоинством. «Как муж ты не фонтан, видит Бог… в богатстве и бедности.» Ему было дико стыдно – не смог, не оправдал. И он мечтал ей угодить. Когда понял, что с кредитом не справляется, открыл свой первый мебельный. Рита дизайнером хотела быть, правда, не доучилась, но «когда ей? на ней весь дом».
Хотя ее длинные ногти со стразами говорили об обратном. Но он не разбирался в ногтях.
Он корячился на трех работах, тащил все в дом, старался и разочаровывал, опять старался, снова мимо.
Короче, лет через пять она его бросила. Хотя к тому времени у него уже было три магазина. Она заслуживала лучшего и мечтала о большем. А что он хотел? сам виноват: вроде старался, но в итоге лишь обрезал крылья ее фантазиям. А кому нужны кастрированные мечты? Она выставила его за дверь.
Вторая жена Марина. Красивая, тонкая – порода и достоинство.
Прекрасная хозяйка, такая из просроченного кефира три блюда сделает и накормит полк его друзей до отвала. Очень мужа жалела, какой-то потрепанный он ей достался, худая шейка с кадыком из воротника торчит, рубашка на размер больше, глаза затравленные. Откормила его, отлюбила.
Она экономно хозяйство вела, не крохоборничала, но и не выпендривалась.
Ну какая «бентли», смешно даже. Машина и машина, четыре колеса, мотор. Она ездить должна, а что за марка – какая разница? Перед кем нам с ним выпендриваться? И потом «Бентли» это же так вульгарно, нет?
Он с ней солиднее стал, значимее. Уважал ее, всё в дом, дети прекрасные, образцово по линеечке. Но магазины продал – куда им столько, о здоровье нужно думать.
Хорошая у них семья, ни разу не пожаловался.
Но как-то мне признался, что любил всегда только Риту. Она его окрыляла, понимаете?
Ведь единственное предназначение женщины – вдохновлять своего мужчину на подвиг.
Автор: Жука Жукова