Интересное тут

— Арина, ты где? Толя меня впустил, а сам на работу ушёл! — голос разнёсся по квартире, как шаги в пустой церкви. Гулкий, чужой, незваный.

Арина стояла на кухне, держась за край стола, как будто тот был ей за что-то должен. Не за что-то — за всё. За все эти годы. За терпение. За усталость.

Натянула на лицо улыбку, как одеяло, которым в детстве укрывалась от страха. Ольга уже вошла. Прошла в комнату как хозяйка, будто с утра получила повестку: быть у брата, контролировать невестку, вещать о жизни.

Арина усадила её за стол. На автомате достала чашки. Кипяток. Заварку. Сахар не предлагала — знала, что Ольга сама себе насыплет «по вкусу», как она говорит. Обычно — три ложки с горкой.

Жизнь Арины давно шла по кольцу. Вроде и не по кругу, но всё равно возвращалась туда, откуда начиналась. С детства. С отца, хлопнувшего дверью, и матери, которая потом так долго сидела на табуретке, что казалось — выросла к ней корнями.

С тех пор Арина и научилась жить на переднем крае. Вставала ни свет ни заря, чтобы по морозу раздавать листовки. Потом — учёба. Потом — работа. Потом — опять учёба. Всё впритык, всё на грани. И всё сама.

Семь лет выматывающей гонки. Но теперь у неё была квартира — пусть с банком напополам, но ключи свои. Машина — не иномарка, но честная. И Толя. С ним у неё было то редкое чувство, когда слова не нужны. Только глаза.

Только вот с его сестрой — отдельная история. История, от которой болела спина, даже если просто слышала её шаги в коридоре.

— Арина, милая, ты ведь понимаешь, времени в обрез? — прищурилась Ольга, усевшись, как будто суд присяжных уже собрался. — Рожать надо сразу. Пока не поздно. Годы-то идут.

Арина молча перемешивала сахар в чашке. Не ей бы говорить о годах.

— Посмотрим, Ольга… Мы с Толей пока не решили.

— Да что там решать? Женщина — она же не просто так женщина. Обязана родить. Карьера? Ну и что? Ребёнок — вот что важно.

Арина прикусила язык. Это был тот самый разговор, который ходит по кругу. И всегда заканчивается одинаково.

— Пока нам так хорошо, — выдавила. — А дальше — видно будет.

Ольга сменила пластинку.

— Кстати, в семье деньги должен мужчина распределять. Он у вас главный. Мужчина. Слово за ним.

Арина подняла глаза.

— У нас общий бюджет. Мы вместе решаем.

— Это пока! А потом… потом ты поймёшь. Я тоже думала — всё под контролем. А он, бывший, всё растащил. Ты слушай умную женщину.

Она не ответила. Потому что умных женщин бывает много. Только каждая умная по-своему. И у каждой — свой фарш в голове.

Свадьба прошла тепло. По-домашнему. Без лишнего глянца, но с душой. Гости обнимались, пили, говорили слова, которые никто не помнил назавтра. А Ольга всё ходила между столов, нюхала конверты.

— Кто что подарил? А? Арина, давай, потом не забудь. Надо записывать. Вдруг кто мелочь сунул.

— Ольга, давай потом… — Арина даже не удивилась. В ней уже тогда копилось.

Полгода спустя стало ясно: копится не зря. Ольга стала приходить как почтальон — всегда без звонка, и всегда с вложением. Или сыном. Или просьбой. Или претензией.

— Мы на минуточку… — и Максим уже на ноутбуке, как в своём доме. Йогурт в одну руку, наушники в другую. Колбаса испаряется из холодильника. Конфеты — те самые, подарочные, — он не стесняется даже распаковать.

— Ты не представляешь, как мне тяжело одной с мальчиком, — говорила Ольга, не снимая обуви. — А тебе повезло. У тебя Толя. А я всё сама. Дай пять тысяч до среды. Или десять. Ну, что тебе? Ты ж хорошо зарабатываешь.

— Ольга, не могу, — Арина даже не поворачивалась. Только мыла чашки. — У нас свои расходы. Ремонт, ипотека…

— Так ипотека общая, не твоя лично, — Ольга усмехнулась. — Или Толя мне врёт?

— Не врёт. Просто мы… живём по плану. И… Макс — не мой сын. Может, его отец…?

Ольга фыркнула. Как будто Арина предложила ей шить самой себе платье на выпускной.

— Ты шутишь? Он даже алименты не платит. Всё на мне! А Толя — мой брат. Он теперь твой муж. Значит, вместе и тяните. Или ты думала, замуж — это только кольцо надеть?

Арина вышла из кухни. Потому что больше не могла.

Когда они ушли, наступила тишина. Такая, что даже холодильник казался слишком шумным.

Толя пришёл вечером. Снял куртку. Бросил ключи.

— Нам надо поговорить, — сказала Арина, не дожидаясь, пока он разуётся.

Он смотрел, будто не понимал, о чём речь.

— Что опять?

— Мне не нравится, что Ольга постоянно просит деньги. Это не помощь — это система. Я устала.

— Да ладно тебе, — отмахнулся он. — Моя сестра — моя забота.

— Но и мой муж — моя забота, — Арина держалась, хотя ком стоял в горле. — Она лезет в наш дом, в наш кошелёк, в нашу жизнь. Я больше не могу делать вид, что всё нормально.

Толя отвернулся. Помолчал. Потом только бросил:

— Мы взрослые люди. Разберёмся.

Через неделю раздался звонок в дверь. Арина даже не вздрогнула — будто знала, кто там. И правда — на пороге стояла свекровь. В одной руке пакет, другой поправляла ворот пальто.

— Испекла с вишней, Толя твой любит, — сказала она с той особенной улыбкой, которую всегда берегла для эффектного появления. — Чай заваришь?

Арина кивнула. Где-то глубоко внутри прокатился клубок — знакомый, с привкусом неловкости и раздражения. Но на лице ни морщинки.

Свекровь устроилась за столом, с достоинством, как у хозяйки, что пришла домой, а не в гости. Ложечкой размешивала сахар, щёлкала ногтем по чашке, и начинала свои расспросы.

— Ты, я слышала, проект какой-то большой ведёшь. Работаешь много. А Толя что? Всё так же? — она не дожидалась ответа, просто создавала паузу для себя.

А потом замолчала, отставила чашку и посмотрела прямо в глаза.

— Сейчас, конечно, нелегко матерям одним. Особенно с подростками. Ольга держится, но тяжело. Максим растёт, а на нём всё рвётся — и ботинки, и нервы. Ты понимаешь, да?

Арина кивнула, но взгляд спрятала в стол. Знала уже, к чему ведёт этот заход.

— Если близкий человек просит помощи, мы не имеем права отворачиваться. Это не просто добро — это долг. Мы же семья, Арина. Или ты не так это видишь?

Слова резанули, как по стеклу. Горячая волна пошла по щекам. Она поднялась, молча убрала со стола. Хотелось крикнуть, выбежать, хлопнуть дверью — но не сделала ни того, ни другого.

Вечером, когда уже стемнело, и все тени на стенах стали длиннее, Арина решилась.

— Мне неприятно, что твоя мама позволяет себе меня стыдить, — сказала тихо. — Я не обязана всё время думать о твоей сестре. Я думаю о нас. О себе.

Толя резко повернулся.

— Да сколько можно? — рявкнул он. — Мама права. Ольга — это семья. А у тебя что? Ни сестры, ни понятия, как это вообще работает!

Она замолчала. Шум в ушах был таким, будто она оказалась в метро в час пик. И всё мимо. Она просто ушла в спальню, не оборачиваясь.

Три дня не говорили. Ни слова. Даже на утренний кофе он не поднимал головы от телефона. И тогда Арина впервые подумала — а зачем всё это вообще?

На работе тоже молчала. Кивала коллегам и снова уходила в экран. Клавиши стучали так, что у соседа за столом дрожала кружка. Начальник однажды подошёл, заглянул через плечо:

— Арина, ты клавиши убить хочешь или просто думаешь быстрее, чем все мы?

Она не ответила. Зажала челюсть — к вечеру ноющая боль отдавала в висок.

И вдруг — как будто жизнь вспомнила про неё. Проект закрыли. Тот самый, трудный, долгий. А на следующий день в полдень — уведомление. Арина открыла банковское приложение — и замерла. Зарплата, премия, всё вместе — почти шестьсот тысяч.

В груди будто расцвело. Улыбнулась — впервые за долгое время. Потянулась, как кошка, и тихо сказала:

— Хватит воевать. Мириться надо.

На обратном пути домой зашла в магазин. Взяла любимый Толькин салат, колбасу ту самую — дорогую, что с орехами, и большой шоколадный торт с клубникой. Представляла, как они сядут вечером, он обнимет её, скажет: глупости всё это, и станет всё как прежде.

Но дома что-то было не так с порога. Женские сапоги и кроссовки — старые, знакомые. Из кухни — голоса. Смеются. Громко, как умеет только Ольга.

— Ну а что делать, Толь? Сыну поступать, сам понимаешь. Весь в папашу пошёл — на бюджет не рассчитывай. А платно — это ж сколько!

Арина сжала зубы. Пальто сняла молча, пакеты поставила на пол. Пошла на кухню.

— Привет, — коротко сказала. Поставила покупки. Помыла руки.

— Привет, Арина, — откликнулась Ольга. — О, что принесла? Праздник?

— Премию дали, — вырвалось. Не собиралась говорить, но прозвучало само.

Толя оторвался от телефона:

— Сколько?

— Пятьсот восемьдесят четыре тысячи.

Тишина сгустилась. И вдруг — хлоп! — ладонь по столу, бокалы звякнули.

— Решено. Эти деньги пойдут на учёбу Макса, — сказал он ровно. Будто про воду в кулере сообщил.

Арина медленно поднялась. Сердце стучало уже не в груди, а где-то в горле.

— Нет. Не пойдут.

Ольга вспыхнула, вскочила:

— Ты что несёшь?! Муж сказал — ты слушай! Он в доме главный!

— Муж, который меня не слышит? Который готов мои деньги отдать, даже не спросив? — голос дрожал, но руки были спокойны. — Я подаю на развод. Всё. Я закончила. Меня не содержали — и я не обязана никого содержать.

— Ты обязана! Мы семья! — закричала Ольга, но в голосе уже звучала не злость, а паника.

Толя молчал. Глаза вниз. И всё понял, кажется.

— Арина… ну подожди… Я просто не думал, что ты вот так…

— Вон. Оба, — голос был тихий, но слова резали воздух.

Ольга первой кинулась в прихожую. Толя помедлил, посмотрел — и вышел.

Арина закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал особенно громко. Потом — тишина. Она облокотилась на дверь, опустила голову. Постояла так долго. Очень долго.

Позже собрала вещи. Рубашки — в чемодан. Галстуки, носки — всё сложила аккуратно. Комната быстро опустела.

Было горько, муторно, но… в груди теплилось что-то новое. Словно под кожей прорастало: правильно. Всё правильно.

Прошло полгода. Жизнь стала другой. Научилась жить одна — и радоваться этому. Квартиру купила — ещё одну. Маму переселила туда. Теперь иногда приходила к ней на чай, и за столом было тихо, спокойно. Ни споров, ни упрёков.

И впервые за долгое время Арина поняла: ей хорошо. Не громко, не счастливо. Но — спокойно. А это дороже всего.

Анна торопливо поднималась по лестнице нотариальной конторы, опаздывая на встречу почти на полчаса. Пробки в городе были ужасные, а автобус сломался прямо на полпути. Сердце колотилось не только от быстрой ходьбы, но и от волнения. Сегодня должно было решиться наследственное дело после смерти бабушки.

В приёмной уже сидели мать Валентина Петровна и брат Михаил. Мать была одета празднично, в новый костюм, а на лице у неё играла довольная улыбка. Михаил выглядел спокойно и уверенно, листал какие-то документы.

— Наконец-то! — воскликнула мать, увидев дочь. — Мы уже полчаса ждём!

— Извините, автобус сломался, — запыхавшись, ответила Анна.

— Всегда у тебя какие-то проблемы, — покачала головой Валентина Петровна. — Хорошо ещё, что опоздание не критичное.

Анна села на свободный стул и огляделась. Нотариальная контора выглядела солидно — дубовая мебель, кожаные кресла, на стенах дипломы и сертификаты. За большим столом сидел нотариус, мужчина лет пятидесяти с внимательными глазами.

— Итак, — начал он, когда все устроились, — мы собрались для оглашения завещания Марии Ивановны Сергеевой. Перед началом должен уточнить: все наследники присутствуют?

— Да, — кивнула Валентина Петровна. — Я — дочь покойной, Михаил и Анна — внуки.

Нотариус открыл папку с документами.

— Хорошо. Но должен сказать, что ситуация несколько необычная. У нас есть два завещания.

— Как два? — удивился Михаил.

— Одно завещание датировано прошлым годом, а второе составлено всего месяц назад.

Валентина Петровна нахмурилась.

— Месяц назад? Но мама уже болела, лежала в больнице…

— Тем не менее, завещание составлено в полном соответствии с законом, при свидетелях. Согласно более позднему документу, действительным является именно оно.

Анна почувствовала, как что-то сжимается в груди. Она всегда была близка с бабушкой, но в последние месяцы мать категорически запрещала ей навещать больную, ссылаясь на то, что бабуше нужен покой.

— И что же в этом завещании написано? — спросила Валентина Петровна, явно нервничая.

Нотариус надел очки и развернул документ.

— Согласно завещанию от прошлого года, всё имущество — квартира, дача и денежные средства — передавались поровну между дочерью Валентиной Петровной и внуками Михаилом и Анной.

— Ну вот, — обрадовалась мать. — Всё честно, поровну.

— Однако, — продолжил нотариус, — в более позднем завещании есть существенные изменения.

Михаил подался вперёд.

— Какие изменения?

— Согласно новому завещанию, квартира и вся денежная сумма полностью переходят к внучке Анне Сергеевне.

Повисла мёртвая тишина. Анна не поверила своим ушам.

— Как это? — вскочила Валентина Петровна. — Это невозможно!

— Боюсь, что возможно. Завещание составлено в присутствии двух свидетелей, медицинское заключение подтверждает дееспособность завещательницы на момент подписания.

— Но почему? — растерянно спросил Михаил. — Почему бабушка изменила завещание?

Нотариус пролистал документы.

— Здесь есть пояснительная записка, написанная рукой Марии Ивановны. Могу зачитать, если желаете.

— Зачитайте, — твёрдо сказала Анна.

— «Всю жизнь я старалась быть справедливой к детям и внукам. Но в последние месяцы поняла, кто из них действительно меня любит. Валентина и Михаил навещали меня только тогда, когда им что-то было нужно. А Аннушка приходила просто так, чтобы поговорить, принести гостинцы, помочь по хозяйству. Когда я заболела, только она хотела ухаживать за мной, но Валентина её не пустила. Поэтому оставляю всё самой заботливой и любящей внучке».

Валентина Петровна побледнела.

— Это неправда! Я запрещала Ане приходить, потому что мама была очень больная!

— А сами вы часто навещали мать в больнице? — спросил нотариус.

— Я… работала много… не всегда получалось…

— А вы, Михаил Сергеевич?

Михаил молчал, глядя в пол.

Анна чувствовала себя неловко. Она действительно очень любила бабушку, но никогда не думала о наследстве.

— Подождите, — сказала она. — А может, завещание поддельное? Вдруг кто-то воспользовался тем, что бабушка была больная?

Нотариус покачал головой.

— Исключено. Завещание составлялось в моём присутствии. Мария Ивановна была в ясном сознании, отвечала на все вопросы, сама продиктовала пояснительную записку.

— Но я же дочь! — возмутилась Валентина Петровна. — Не может мать оставить дочь без наследства!

— По закону может, если есть другие наследники. Завещание — это волеизъявление покойной.

Михаил вдруг встал.

— Анна, может, мы сами договоримся? Поделим всё честно, как в первом завещании?

— Миша прав, — поддержала мать. — Ну не можешь ты взять всё себе! Мы же семья!

Анна растерялась. С одной стороны, она понимала, что мать и брат рассчитывали на наследство. С другой — это была воля бабушки.

— Я не знаю… Мне нужно подумать.

— Что тут думать? — вскочила Валентина Петровна. — Твоё наследство мы отдали брату, тебе не нужно!

— Как это отдали? — опешила Анна.

— А так! Михаил нуждается больше! У него семья, дети! А ты одна живёшь, тебе много не нужно!

— Мама, но завещание составлено на Анну, — вмешался нотариус. — Никто не может принуждать её отказаться от наследства.

— А я и не принуждаю! Просто объясняю, что нужно быть справедливой!

Анна посмотрела на мать и брата. В их глазах она видела жадность и расчёт. И вспомнила, как мать действительно не пускала её к больной бабушке, говоря, что Анна только расстраивает старушку своими визитами.

— Нет, — тихо сказала она. — Я не буду отказываться от завещания.

— Что значит не будешь? — возмутилась мать.

— Это воля бабушки. И она знала, что делает.

— Анна, ну подумай, — взмолился Михаил. — У меня кредит за квартиру, дети в садик ходят…

— А у меня ипотека, — ответила Анна. — И зарплата маленькая. Тоже не богато живу.

— Но ты же одна! Тебе проще!

— Почему проще? Потому что у меня нет семьи?

Валентина Петровна встала и грозно посмотрела на дочь.

— Анна, если ты не поделишься наследством, я с тобой разговаривать не буду! Навсегда!

— Мама, это шантаж.

— Это справедливость! Мать имеет право на наследство от своей матери!

— Имеет. Но бабушка решила по-другому.

Нотариус терпеливо ждал, пока семья выяснит отношения.

— Итак, — сказал он наконец, — Анна Сергеевна принимает наследство?

— Принимаю, — твёрдо ответила Анна.

— В таком случае нужно оформить все документы. Но сначала я должен зачитать ещё одну часть завещания.

— Ещё что-то есть? — удивился Михаил.

— Да. Мария Ивановна предусмотрела возможность семейного конфликта из-за наследства.

Нотариус перевернул страницу.

— «Если моя семья будет ругаться из-за денег, то прошу выполнить следующее. Валентине я оставляю свои украшения и фотоальбомы. Михаилу — дедушкины часы и книги. А также каждому из них по сто тысяч рублей из моих сбережений. Этого должно хватить, чтобы они поняли — я их тоже любила, но справедливость дороже».

Валентина Петровна и Михаил переглянулись.

— То есть мы всё-таки что-то получаем? — спросила мать.

— Получаете. Мария Ивановна никого не оставила совсем без наследства.

— Сто тысяч… — задумчиво произнёс Михаил. — Это хоть что-то.

— А украшения мамины дорогие, — добавила Валентина Петровна. — Там кольцо с бриллиантом есть.

Анна слушала и понимала, что бабушка действительно всё предусмотрела. Она знала свою семью и подготовилась к их реакции.

— А дача? — спросила Анна у нотариуса.

— Дача остаётся за вами. Но в завещании есть просьба позволить родственникам иногда там отдыхать.

— Конечно, — кивнула Анна. — Дача большая, места всем хватит.

Михаил вдруг улыбнулся.

— Знаешь, Ань, может, бабушка и права была. Ты действительно о ней больше всех заботилась.

— Миша! — возмутилась мать.

— Мам, ну что ты? Мы же правда редко к бабуле ездили. А Анька каждые выходные у неё была.

Валентина Петровна помолчала, потом вздохнула.

— Может, и так. Но всё равно обидно.

— Мама, — мягко сказала Анна, — я не жадная. Если вам что-то нужно будет, помогу. Мы же семья.

— А квартиру продавать будешь? — спросил Михаил.

— Не знаю. Может, съеду туда. Она больше моей, и район хороший.

— А свою квартиру?

— Продам, ипотеку закрою.

Нотариус начал оформлять документы. Процедура заняла больше часа — нужно было подписать множество бумаг, поставить печати, оплатить пошлины.

— Поздравляю вас с наследством, — сказал он в конце. — Документы будут готовы через неделю.

Выходя из конторы, семья молчала. На улице Валентина Петровна остановилась.

— Аня, я, конечно, расстроена. Но ты права — это была воля мамы.

— Мам, я понимаю, что вы рассчитывали на большее.

— Рассчитывали… — грустно улыбнулась мать. — А может, нам всем стоило больше времени с бабушкой проводить, пока она была жива.

— Мам, она вас любила. Просто хотела, чтобы мы это поняли.

Михаил обнял сестру.

— Ань, я не буду на тебя обижаться. Бабушка умная была, она знала, что делает.

— Спасибо, Миш.

— А дачу мы действительно сможем использовать?

— Конечно. Летом приезжайте с детьми, как раньше.

Они дошли до остановки и стали ждать автобус.

— А знаете, — сказала вдруг Валентина Петровна, — я вспомнила, как мама в больнице говорила: «Только Аннушка меня понимает». А я думала, что это просто болезнь так на неё действует.

— Не болезнь, — ответила Анна. — Просто она чувствовала, кому она действительно нужна.

Автобус подошёл. Сидя у окна, Анна думала о бабушке. Старушка и после смерти сумела преподать семье урок. Урок о том, что любовь и внимание нельзя заменить деньгами, а справедливость иногда выглядит не так, как кажется на первый взгляд.

Вечером Анна приехала к бабушкиной квартире. Открыла дверь ключом, который у неё был ещё при жизни хозяйки. В прихожей пахло духами бабушки и старыми книгами. На столе лежала записка, написанная знакомым почерком: «Аннушка, если читаешь это, значит, всё прошло как надо. Не грусти, что семья поругалась. Они поймут и простят. А ты живи здесь и будь счастлива. Люблю тебя. Бабушка Маша».

Анна прижала записку к сердцу и заплакала. Но это были не слёзы горя, а слёзы благодарности мудрой старушке, которая даже после смерти продолжала о ней заботиться.

Миллионер в шутку женился на некрасивой сестре своего друга, но пожалел, не ожидая такой дерзости

Он был из тех, кто привык получать всё с лёгкостью. Кирилл — молодой миллионер, владелец IT-компании, душа вечеринок, красавец и ловелас. Жениться он не собирался — до поры до времени. На дружеской вечеринке его лучший друг Антон, уже порядком подогретый алкоголем, хвастался:

— У меня сестра — золото. Не красавица, но умная, добрая. Всё при ней. Только мужика хорошего найти не может.

Кирилл засмеялся:

— Приводи. Женюсь. Мне как раз нужен повод поскандалить с бабушкой — она жены требует.

Антон привёл Лену.

Она пришла в платье, которое сидело плохо. Волосы собраны в строгий пучок, без макияжа. Но в глазах — свет и упрямство. Она держалась прямо, не заискивая. Говорила просто, но уверенно. Не пыталась понравиться.

— Ну что, — усмехнулся Кирилл, — поженимся?

Лена посмотрела прямо в глаза:

— Поженимся. Только помни, я — не шутка.

Через неделю они расписались. Все думали, что это — фарс, розыгрыш. Но Лена въехала в его дом. Не требовала подарков, не устраивала сцен. Готовила завтрак, уходила на работу в библиотеку и возвращалась, не мешая ему жить своей жизнью.

Прошёл месяц. Кирилл понял, что её спокойствие раздражает. Она не ревнует, не цепляется, не требует. Она жила — будто без него. Читала книги, писала статьи. Однажды он услышал, как она говорит по телефону:

— Нет, я счастлива. Потому что свобода — внутри.

Он подошёл к ней той ночью.

— Ты же меня не любишь?

Она усмехнулась:

— А ты сам — кого любишь? Деньги, машины, себя. Я знала, на что иду. Но я себя уважаю. И не позволю обращаться со мной как с пустым местом.

— Уходи тогда, — выдохнул он.

— Хорошо. Я и так собиралась.

Она ушла утром. Без скандалов, без слёз. Оставила кольцо на подушке и записку:
«Спасибо за опыт. Я теперь знаю, сколько стою.»

Через месяц он попытался позвонить — она не брала трубку. Её профиль в соцсетях исчез. Общих знакомых она попросила не говорить, где она.

Прошёл год. Кирилл сидел в машине у скромного книжного магазина. Лена вышла — теперь в лёгком платье, с распущенными волосами. Её держал за руку высокий мужчина. Она смеялась — легко и по-настоящему.

Кирилл впервые понял, что потерял не «некрасивую сестру друга», а женщину, которая знала себе цену.

Он ушёл, не подойдя. И впервые в жизни пожалел. По-настоящему.

Прошёл ещё один год.

Кирилл всё так же приходил в магазин, где она работала. Не каждый день — но часто. Просто посмотреть. Просто убедиться, что с ней всё хорошо. Он больше не был прежним. Не носил дорогих костюмов, не выкладывал фото с яхт. Всё казалось бессмысленным. Только воспоминания о той спокойной женщине с прямой спиной и добрыми глазами не давали покоя.

Однажды он увидел, как к магазину подбежал маленький мальчик, лет четырёх. Он бросился к Лене:

— Ма-ма-а!

Она присела, обняла его, поцеловала в лоб. И в тот момент Кирилл понял — это не его сын.

Сердце сжалось. Он ушёл, опустив глаза, как вор. В ту ночь он написал письмо. Долго. Несколько часов. Переписывал, рвал, начинал сначала. А потом всё же отнёс в магазин. Оставил на стойке продавцу — «для Елены».

Лена прочитала его письмо вечером, когда сын уже спал.
В письме не было слов про любовь. Не было просьб вернуться. Только признание:

Ты научила меня смотреть на человека, а не на оболочку. Твоё молчание — было самым громким уроком в моей жизни. Я потерял женщину, которая могла стать всем. И нет ни дня, чтобы я об этом не жалел.
Пусть ты счастлива. Я просто хотел, чтобы ты знала: ты была настоящей. Спасибо.

Она положила письмо на стол и долго сидела, прижав его к груди. На глаза навернулись слёзы — не боли, а благодарности.

За то, что он всё-таки понял.

Через месяц Лена получила посылку. Маленькая коробка. Внутри — тонкий серебряный браслет и записка:

Ты не носила золото. Оно тебе ни к чему. Но, если когда-то настанет день, когда ты захочешь просто поговорить — я буду рядом. Без претензий. Без ожиданий. Просто человек, который изменился благодаря тебе.

Лена улыбнулась.
И, впервые за долгое время, ответила:

Спасибо. За честность. Может быть, однажды мы действительно поговорим.

И она знала — если и произойдёт эта встреча, то уже не из слабости, а из силы. Из достоинства. Из уважения.

Прошло ещё полгода.

Лена жила спокойно, работала, растила сына. Мужчина, с которым она встречалась, уехал по контракту за границу — они расстались без драмы, как взрослые, сохранив доброту. В жизни Лены было всё: уверенность, покой, уважение к себе. Только иногда, когда сын засыпал, она доставала тот браслет и письмо — и что-то тёплое, щемящее откликалось в груди.

В один из осенних вечеров в книжный магазин зашёл мужчина. Скромно одет, слегка неуверен в себе. Он подошёл к полке, взял книгу и повернулся.

Это был Кирилл.

Они посмотрели друг на друга. Молча. Внутри у неё дрогнуло — не от любви, а от глубокой, тихой памяти. Как будто кто-то листал старый альбом.

— Здравствуй, — сказал он первым.
— Здравствуй, Кирилл. Как ты?

Он кивнул, будто подбирая слова:

— Работаю теперь на себя. Не в IT. Открыл мастерскую — реставрирую старую мебель. Руками.

Она удивлённо подняла брови:

— Ты — руками?

Он улыбнулся:

— Я устал от всего, что быстро. Хотел научиться делать что-то настоящее. Как ты.

Они сели за маленький столик в уголке магазина. Говорили долго. Без боли, без претензий. Словно не бывшие, а старые друзья. Он рассказал, как за два года изменился: ушёл из бизнеса, помогал детям в детдоме, ездил в деревни, читал. Учился жить заново.

Лена слушала и вдруг почувствовала: ей спокойно. И не нужно защищаться. Рядом сидел человек, который перестал играть роли.

Когда он собрался уходить, она спросила:

— А зачем ты пришёл?

Он опустил глаза:

— Хотел увидеть, что ты счастлива. И… сказать спасибо — уже вслух. Если бы ты тогда не ушла, я бы так и остался пустым. Ты спасла меня своим уходом.

Она молчала. А потом сказала тихо:

— Ты тоже спас меня. От сомнений. От страха. Ты стал моим экзаменом. И я сдала его. Спасибо и тебе.

Они простились тепло. Без обещаний. Но через неделю он пришёл снова — с сыном Лены играл у витрины. Принёс ему деревянного льва, вырезанного своими руками.

И сын вдруг улыбнулся ему — как родному.

Так началась их новая история. Без шума. Без сказочных признаний. Просто два взрослых человека, пережившие боль, встретились не в страсти — а в уважении и зрелости.

И, может быть, именно так выглядит настоящая любовь: когда не «навсегда», а «по-настоящему».

Весна пришла неожиданно тёплой. Магазин снова украсили цветами, выставили стеллажи с новыми книгами у витрин. Лена стояла за кассой, когда дверь тихо скрипнула — вошёл Кирилл. В руках — букет подснежников и книга в обёртке.

Он подошёл молча, протянул ей подарок.
Она развернула — это была тонкая книжка в мягкой обложке, а на титульной странице — её имя.

— Ты… что это? — удивлённо прошептала она.

— Это твои статьи. Я собрал их, отредактировал, издал. Хотел, чтобы у тебя была своя книга. Чтобы другие читали — и тоже стали сильнее, как ты.

Лена прикрыла глаза. Сердце затрепетало. Не от неожиданности — от глубокой, взрослой нежности. Он не просил любви. Он просто отдавал.

Сын подбежал к Кириллу, обнял за ногу.

— Папа Кир! Ты сегодня с нами?

Кирилл присел и заглянул Лене в глаза:

— Только если ты позволишь. Мне не нужно ничего — кроме шанса быть рядом. Не в роли мужа, а в роли человека, который будет беречь вас. Каждый день. С уважением. Без права на ошибки — но с верой.

Она не ответила сразу. Подошла к сыну, взяла его за руку. Потом — протянула ладонь Кириллу.

— Попробуем. Но не «с начала», а «по-другому». По-настоящему.

Он кивнул. И впервые за долгое время — заплакал. Тихо, не пряча лица. Потому что рядом была та, кто уже однажды простил его. Но не вернулась — пока он сам не стал тем, кого она действительно могла бы полюбить.

Позже, когда они гуляли по парку втроём, Лена подумала:
иногда судьба даёт второй шанс. Но только тем, кто прошёл через одиночество, осмысление и рост.
Любовь — не чудо. Это выбор. Каждый день.

И она сделала свой.
Источник: https://gotovim-samy.ru/rasskazy/millioner-v-shutku-zhenilsya-na-nekrasivoj-sestre-svoego-druga-no-pozhalel-ne-ozhidaya-takoj-derzosti.html

Будильник на телефоне разбудил Ингу в пять утра. Звонили с незнакомого номера.

— Да, — коротко откликнулась Инга.
— Ингусечка? — донёсся до неё звонкий и восторженный женский голос. — Это ты?

— Я, — безразлично отозвалась Инга.
— А это я, — оживлённо продолжила женщина. — Узнала меня?

— Узнала, — солгала Инга ради приличия, хоть и не догадывалась, кто это.

— А я была уверена, что ты сразу поймёшь, кто звонит! — весело воскликнула собеседница. — Как хорошо, что я тебя застала. У тебя есть минутка?

Есть.
— Замечательно. Мы с супругом и детьми уже на станции. Приехали час назад. Ты хорошо меня слышишь?

— Слышу.

— А голос у тебя какой-то приглушённый. Всё в порядке, Ингусечка?
— Всё отлично.
— Очень рада за тебя. Мы сначала планировали поселиться в гостинице, решили, что в этом городе у нас никого нет. А потом — бах! — вспомнили, ведь ты здесь живёшь. Понимаешь, да?

— Понимаю.
— Как здорово, что ты нам вспомнилась! Мы так обрадовались, особенно дети.
— Верю.

— А муж мой сразу говорит: «Позвони Инге. Инга не подведёт».
— Он прав. Не подведу.

— Значит, можно нам у тебя остановиться? Я верно поняла?
— Верно. Принимаю.

— Мы ненадолго, — продолжала радостно женщина. — Недели на две максимум. Посмотрим город и обратно. Ведь дома дел невпроворот, да и, как говорят, в гостях хорошо, а дома — лучше. Ты со мной?

— Согласна.

— Мы так и думали. Особенно мой муж. Он прямо так и сказал: «Не может быть, чтобы Инга нас не приютила. Мы же родня. Хоть и дальняя, хоть и виделись лет десять назад, но всё же семья». Верно ведь?

Теперь она точно знала: выбирать счастье — значит бросать тень удобства.

— А может, тебе к маме съездить на недельку? — Анатолий старательно не смотрел на Наташу, делая вид, что полностью поглощён чтением новостей в телефоне. — Тётя Света с Ленкой приезжают, ты же знаешь, какая она… придирчивая.

Наташа замерла у плиты, где готовила его любимые сырники. Это был уже третий раз за два года, когда Толик просил её «исчезнуть» на время приезда родственников. Что-то надломилось внутри, словно треснуло тонкое стекло.

— Хорошо, — её голос прозвучал непривычно глухо. — Я съезжу.

«В последний раз», — мелькнула чёткая мысль.

Она механически перевернула сырники, глядя, как румянится золотистая корочка. Два года. Два года надежд, намёков, ожидания предложения. Два года, когда она была хорошей девочкой — готовила, убирала, ждала. Няней, домработницей, удобной женщиной, но не любимой и не женой.

Толик, наконец, оторвался от телефона:

— Ты чего такая кислая? Я же не навсегда тебя отправляю. Неделька — и всё.

Она поставила перед ним тарелку с завтраком:

— Конечно. Неделька — и всё.

Это «всё» звенело в голове набатом.

Когда за Толиком закрылась дверь, Наташа села на кухне и впервые за два года позволила себе по-настоящему подумать. Не позволить мыслям ускользнуть, не заглушить их привычным «он просто не готов», «надо подождать», «у всех так».

В тридцать два нужно уметь смотреть правде в глаза. Особенно когда правда с утра отправляет тебя к маме, чтобы не мешалась под ногами у «важных» родственников.

Телефон в руке показался вдруг невероятно тяжёлым. Гудки тянулись бесконечно долго.

— Мам, — голос предательски дрогнул. — Я можно приеду?

— Наташенька? — в голосе Полины Егоровны мгновенно зазвучала тревога. — Что случилось?

— Ничего, мам. Просто… можно я приеду? Насовсем.

Повисла пауза. Наташа почти видела, как мать осторожно подбирает слова:

Жизнь в отсутствии отца: Васька и его суровая реальность
Читайте также:
Жизнь в отсутствии отца: Васька и его суровая реальность

— Конечно, доченька. Тебе помощь нужна? Я могу…

— Не надо, мам. Я сама. Завтра буду.

Собирать вещи оказалось удивительно просто. Два года жизни уместились в один чемодан и спортивную сумку. Косметика, одежда, несколько книг. Большая часть вещей была куплена ею самой — Толик не баловал подарками, предпочитая «вкладываться в будущее». В их общее будущее, которого, как оказалось, никогда не существовало.

Руки работали сами, а в голове крутились обрывки воспоминаний. Как она радовалась, когда он предложил съехаться. Как намекала на свадьбу. Как ждала кольцо на каждый праздник, каждый день рождения. Как Толик виртуозно уходил от этих разговоров.

«Зато квартира своя, не съёмная», — говорила она подругам. «Зато стабильные отношения», — убеждала она себя. «Зато не одна», — шептала по ночам, глотая слёзы.

Записку она решила не оставлять. Что тут скажешь? «Прости, я устала быть удобной»? «Не ищи меня, просто признай, что я была временной»? Всё это звучало жалко и мелодраматично.

Ключи она положила на тумбочку в прихожей. Проверила, выключена ли плита, закрыты ли окна — привычка есть привычка. Оглядела квартиру в последний раз. Странно, но ни слёз, ни сожаления не было. Только усталость и какое-то новое, незнакомое чувство. Облегчение?

Чемодан послушно катился по асфальту. Весна в Питере выдалась на удивление тёплой, словно природа решила поддержать её решение начать жизнь заново.

Родной Ярославль встретил её россыпью черёмухи и прохладным ветром. Мама ждала на перроне — совсем седая, такая родная. Обняла молча, крепко.

— Пойдём домой, дочка.

Дома пили чай с лимоном, и Наташа рассказывала. Про два года надежд. Про «отъезды к маме». Про то, как поняла наконец, что быть удобной — это не то же самое, что быть любимой.

— А помнишь, — мама осторожно гладила её по руке, — как в детстве ты всегда хотела быть хорошей девочкой? Всем угодить, всем понравиться?

— Помню. Выросла, а привычка осталась.

— Ничего, — Полина Егоровна налила ещё чаю. — Главное, что поняла. Остальное приложится.

Телефон зазвонил ближе к вечеру. Толик. Наташа смотрела на экран, пока звонок не прервался. Следом пришло сообщение: «Ты где? Почему вещей нет?»

Она не ответила. Ни на это сообщение, ни на следующие. Телефон разрывался от звонков — Толик явно не ожидал такого поворота событий. Через пару часов пришло длинное сообщение с извинениями и обещаниями «всё исправить».

«Раньше надо было исправлять», — подумала Наташа и впервые за долгое время спокойно уснула.

«Я больше не намерена это терпеть» — жестко заявила Мария, выставляя мужа и свекровь за дверь
Читайте также:
«Я больше не намерена это терпеть» — жестко заявила Мария, выставляя мужа и свекровь за дверь

Утром она проснулась другим человеком. Словно сбросила тяжёлый рюкзак, который тащила на себе два года. Позвонила в свою старую фирму — там как раз требовался бухгалтер. Договорилась о собеседовании.

— Наташка! — Машка влетела в кабинет как маленький ураган. — Ты когда вернулась? Почему не позвонила?

Мария Синицына, её бывшая коллега и лучшая подруга, совершенно не изменилась за эти два года — такая же яркая, шумная, готовая спасать всех и каждого.

— Вчера вернулась, — Наташа улыбнулась. — Вот, пришла узнать, не нужны ли вам бухгалтеры.

— Нужны! — Машка хлопнула в ладоши. — Ой, как здорово! Слушай, а что случилось? Толик твой…

— Бывший Толик, — твёрдо сказала Наташа. — Я ушла.

Машка присвистнула:

— Наконец-то! А то я всё думала, когда же ты прозреешь.

— Ты же ничего не говорила.

— А ты бы послушала? — Машка фыркнула. — Ладно, проехали. Главное — ты здесь. И знаешь что? У нас тут такой архитектор на проекте… Саша Мельников. Умница, красавец, главное — свободен!

— Маш, — Наташа покачала головой. — Мне сейчас не до этого.

— А я и не предлагаю прямо сейчас! — подруга заговорщически подмигнула. — Но присмотреться никто не мешает.

Саша Мельников оказался высоким темноволосым мужчиной лет тридцати пяти, с внимательным взглядом и неожиданно мягкой улыбкой. Он вёл архитектурную часть нового проекта фирмы, и Наташе, как бухгалтеру, часто приходилось с ним пересекаться.

— Вы недавно в компании? — спросил он как-то, заглянув к ней с очередными сметами.

— Вернулась недавно, — поправила Наташа. — Раньше тут работала.

— А почему уходили?

— Любовь, — она невесело усмехнулась. — Думала, что любовь.

«Как вы можете так меня не любить?» — всхлипывающе спросила Елизавета, обессилев от постоянного сравнения с братом.
Читайте также:
«Как вы можете так меня не любить?» — всхлипывающе спросила Елизавета, обессилев от постоянного сравнения с братом.

Он помолчал, разглядывая её с каким-то новым интересом:

— А сейчас?

— А сейчас работаю.

После этого разговора он стал заходить чаще. Иногда с делом, иногда просто так. Рассказывал про свои проекты, спрашивал её мнение. Однажды принёс кофе:

— Видел, вы всегда пьёте растворимый. Это преступление против вкуса.

Кофе пах божественно. Наташа сделала глоток и зажмурилась от удовольствия:

— Спасибо. Вы правы, это невероятно вкусно.

— Саша, — он улыбнулся. — Давайте на «ты»?

Она кивнула, пряча улыбку за чашкой:

— Наташа.

Теперь он приносил кофе каждое утро. Машка многозначительно подмигивала, но молчала — видимо, усвоила урок.

Прошло три месяца. Наташа почти перестала вздрагивать от звонков — Толик наконец прекратил попытки «вернуть всё как было». Работа шла хорошо, мама радовалась, что дочь снова дома. А по утрам на столе появлялся стаканчик с идеальным кофе.

— Наташ, — Саша присел на край её стола. — Тут выставка открывается, архитектурная. Сходим?

Она подняла глаза от монитора. В его взгляде читалось что-то большее, чем просто приглашение коллеги.

— Это свидание? — спросила она прямо.

— Да, — он не стал юлить. — Если ты готова.

Она помолчала. Три месяца — достаточный срок, чтобы понять: она действительно готова.

«Ты не брат мне больше, Андрей!» – детектив семейной драмы с тайнами и внезапными признаниями
Читайте также:
«Ты не брат мне больше, Андрей!» – детектив семейной драмы с тайнами и внезапными признаниями

— Готова.

Выставка оказалась интересной. Саша рассказывал о проектах, показывал детали, которые неспециалист никогда бы не заметил. А потом они гуляли по вечернему городу, и он держал её за руку — просто и естественно, словно так было всегда.

— Я два года был женат, — вдруг сказал он. — Не сложилось. А потом всё боялся начинать заново.

— А сейчас? — эхом отозвалась она.

— А сейчас не боюсь.

Он поцеловал её — осторожно, словно спрашивая разрешения. И она ответила, чувствуя, как внутри разливается тепло — настоящее, не суррогат.

Толик появился внезапно — просто возник на пороге фирмы с букетом роз:

— Поговорим?

Наташа похолодела. Два года привычки быть удобной, два года страха остаться одной — всё это навалилось разом, грозя похоронить под собой её новую, только начавшую складываться жизнь.

— Не о чем говорить, — она с удивлением услышала, как твёрдо звучит её голос.

— Брось, Наташ, — он шагнул ближе. — Ну погорячился я тогда. С кем не бывает? Возвращайся. Всё будет по-другому.

— Правда? — она смотрела на него и не узнавала. Как могла она принимать эту снисходительную усмешку за улыбку? Эту собственническую позу — за заботу? — И как именно всё будет по-другому?

— Ну… — он замялся. — Мы можем съездить отдохнуть. Или…

— Пожениться? — она подсказала то слово, которого он старательно избегал два года.

Он поморщился:

— Наташ, ну что ты начинаешь? Нам же было хорошо вместе.

— Тебе было удобно, — она поправила его снова. — А мне — больно. Уходи, Толик. Это конец.

«Ты меня поняла?» — свекровь оказалась лицом к борщу, показывая, что терпение невестки исчерпано
Читайте также:
«Ты меня поняла?» — свекровь оказалась лицом к борщу, показывая, что терпение невестки исчерпано

— Что происходит? — раздался спокойный голос за спиной Толика.

Саша стоял в дверях, высокий, собранный. Наташа почувствовала, как отступает паника. Два года назад она была одна. Сейчас — нет.

— А ты ещё кто? — Толик развернулся, неприятно ухмыляясь.

— Александр. — Саша шагнул вперёд, становясь рядом с Наташей. — Наташин спутник. И, кажется, она просила тебя уйти.

— Да ладно? — Толик театрально присвистнул. — Быстро ты, Наташенька. А я-то думал…

— Нет, — оборвала его Наташа. — Ты не думал. Ни обо мне, ни о наших отношениях. Потому что их не было — были только твои условия и моё молчаливое согласие. Всё кончено, Толик. Я больше не согласна.

Она сама не узнавала свой голос — столько в нём было спокойной уверенности. Толик ещё пытался что-то сказать, но его слова больше не имели значения. Всё важное уже было сказано.

Саша взял её за руку — просто и уверенно, показывая, что он рядом. Что она не одна.

Букет валялся на полу — Толик швырнул его, уходя. Наташа смотрела на рассыпавшиеся розы и думала, что два года назад такой букет заставил бы её простить всё, что угодно. А сейчас…

— Ты как? — тихо спросил Саша.

— Хорошо, — она улыбнулась, понимая, что это правда. — Правда хорошо.

Вечером они гуляли по набережной. Был конец мая, сирень одурительно пахла, и Наташа думала, как странно устроена жизнь — иногда нужно всё потерять, чтобы что-то обрести.

— О чём думаешь? — Саша обнял её за плечи.

— О том, как боялась остаться одна. Столько лет боялась, что не встретила бы тебя, если бы не перестала бояться.

Он помолчал, потом серьёзно сказал:

— Я тоже боялся. После развода казалось, что больше никогда… А потом ты появилась. Такая настоящая.

Она прижалась к нему крепче:

Женщина выполнила приказ ушедшего из жизни мужа и не пожалела об этом
Читайте также:
Женщина выполнила приказ ушедшего из жизни мужа и не пожалела об этом

— Знаешь, я вдруг поняла: неважно, что будет дальше. Важно, что я больше не буду притворяться другим человеком, чтобы кому-то понравиться.

— И не надо, — он улыбнулся. — Ты мне нравишься такой, какая есть.

Они постояли на мосту, глядя на закат. Впереди было столько всего — и хорошего, и сложного. Но главное Наташа уже сделала — научилась уважать себя. Остальное приложится.

Домой она шла какой-то удивительно лёгкой. Мама встретила на пороге, окинула внимательным взглядом:

— Всё хорошо?

— Да, — Наташа обняла её. — Теперь точно всё хорошо.

А ночью ей приснился странный сон: она стоит на развилке дорог, и указатель показывает: «В прошлое» и «В будущее». Она выбирает будущее и просыпается с улыбкой.

Утром на работе её ждал стаканчик с кофе. На крышке было написано: «Завтракать будешь?»

«Буду», — ответила она сообщением.

Саша появился через пять минут:

— Я тут подумал… Может, нам квартиру поискать? В смысле, для нас.

Она замерла. Два года назад она переезжала к мужчине с надеждой на «потом». Сейчас всё было иначе.

— Ты уверен? — спросила она прямо. — Это серьёзный шаг.

— Уверен, — он взял её за руку. — Я не хочу торопить события, но и топтаться на месте не хочу. Мы оба знаем, чего хотим. И оба знаем, чего не хотим.

Она сжала его ладонь:

— Хорошо. Давай поищем.

Развелась с мужем в мае. Ушел от меня, хлопнув дверью, к той, кто «моложе и красивше». Но это уже частности.
Супруг у меня был обычным. До брака — внимательный, нежный. Со всеми атрибутами романтических виршей. А потом триал версия закончилась, а лицензия оказалась с ограниченным функционалом.
Ничего криминального, конечно. Но была одна заноза. Начал деньги считать. Да всё как-то с перекосами.
Да, зарплата у него была в среднем на десятку больше, чем у меня (росла то у него, то у меня, но незначительно). И это означало, что он «кормилец», и на мне весь быт. А вот траты он считал по особой формуле.
Если покупки «для дома» — это он на меня потратился.
«Для дома» была машина с кредитными выплатами по 17.000 в месяц. На которой он меня раз в неделю возил в Ашан за продуктами.
«Для дома», то есть «для меня», были одеяла, полотенца, кастрюли, ремонт в ванной.
«Для меня» была покупка детских вещей, игрушек, оплата садика и педиатров.
«Для меня» была оплата счетов. Ведь этим занималась я. А если деньги потратила я, то это «мои» траты.
Всё это было «для жены». Поэтому «на мужа», как оказалось, из семейного бюджета тратились сущие копейки. И в глазах супруга и его семьи я была «дырой в бюджете». Денег приносила меньше, а тратила почти всё, что зарабатывал муж. Он любил в конце финансового месяца подколоть, спросив, сколько осталось денег. А денег, разумеется, не оставалось.
В последний год брака у мужа появилась любимая фраза: «Надо ограничить тебя в тратах. Что-то ты много хочешь». И он ограничивал.
В начале брака мы договаривались, что будем по 10.000 оставлять себе, а остальное складывать в бюджет. Потом он решил, что будет забирать себе и разницу наших зарплат. То есть он оставлял себе двадцатку. А мне на личные нужды так и оставалась десятка.
Потом он что-то там посчитал и урезал свой вклад в семейный бюджет еще на 10.000. Ключевой фразой было «У тебя один шампунь 300 стоит, а я голову мылом мою».
Итого, в последний год брака на месяц для содержания дома, покупки продуктов, оплату кредита на машину и трат на ребенка мне выделялось 50.000. Двадцать давал он. Тридцать выделяла я. Но этого, разумеется, не хватало.
Я перестала откладывать десятку на личные нужды и вкладывала в содержание семьи всю зарплату. 40.000 . Откладывая на себя редкие премии и всякие копеечные доплаты. Продолжая выслушивать, как муж меня содержит. И как он планирует «урезать» мои расходы еще больше. Ибо нефиг быть меркантильной.
Предвосхищаю вопрос «А че не развелась?».
Глупая была. Слушала его. И его мать. И свою мать. И верила, что всё так и есть. Он меня содержит, а я просто не умею тратить деньги. Хожу в обносках. Экономлю каждую копейку. Глотаю кеторол и откладываю поход к зубному, потому что бесплатная клиника у нас на ремонте, а выделить денег на платного врача я не могу.
Зато муж ежемесячно имеет тридцатку на свои хотелки. И козыряет своим умением «правильно распределять личный бюджет». То телефон себе купит. То кроссовки брендовые. То сабвуфер в машину за какие-то безумные деньги.
И вот, развелись. Упорхнул великий «содержатель» от жены-замарашки. К той, кто не ходит в шмотках из секонд хенда, пудрит носик, качается в фитнес-зале, а не тратит вечер на изобретение завтрака обеда и ужина в условиях ограниченного бюджета и вязание ребенку носков\шапки\варежек из старого свитера.
Я, разумеется, ревела. Как же я, дальше-то, без кормильца с дитём на руках? Начала экономить еще больше. С ужасом глядела в «завтра».
А потом грянула зарплата. Ну, то есть, зарплата пришла, как обычно. Но у меня на счету еще оставались деньги. Дофига денег. А в былые времена к моменту зачисления зарплаты я успевала еще и в кредитку влезть.
А потом пришел аванс. И денег стало еще больше.
Я села. Утерла сопли и начала считать.
Вот прямо взяла ручку, листик тетрадный. И начала записывать в столбики. «Доход»\»Расход«. Да, «утекла» из моих алчных ручонок зарплата мужа, точнее, её огрызок в виде 20.000 (себе он оставлял тридцатку). А еще утёк ежемесячный взнос за кредитное авто. 17.000.
И на продукты я стала тратить не на треть, а более чем в половину меньше, чем тратила. Никто не гундит, что курица это не мясо. Не требует свинины, говядины. Борща пожирнее. Колбасы подороже. Не кривит лицо от дешевого сыра, требуя «нормального чё на бутерброд положить работающему мужику» (да, я покупала ему подороже, а нам с сыном попроще). Не нужно покупать пиво. Не улетают сладости вёдрами.
И вот это вот «фигня твои пироги, я пиццу хочу» никто не заявляет.
Я ВЫЛЕЧИЛА ЗУБЫ!!!!! Господи боже ты мой. Я ВЫЛЕЧИЛА ЗУБЫ!!!!!
Выкинула тряпьё, в котором стыдно было забирать сына из садика и купила недорогую, но новую одежду. В парикмахерскую сходила впервые за пять лет.
После развода впервые с мужа хоть какие-то деньги на содержание ребенка начали поступать. Всё богатство 7.200 уходит на садик + спортивная секция.
Перед Новым годом перевел мне от щедрот сверху алиментов еще 5.000. Написал «купи хоть ребенку мандарин и нормальный подарок, не смей на себя тратить, а то я тебя знаю».
«На себя». Насмешил, блин. Я, опьяненная деньгами в кошельке, с момента развода купила сыну всё, о чем он мечтал. Недорогой телескоп. Конструктор. Детские умные часы.
С премиальных ремонт ему в комнате сделала, наконец-то. На Новый год большущую клетку с двумя морскими свинками и всеми прибамбасами.
В начале декабря согласилась на повышение, о чем раньше и помыслить не могла. Ведь это увеличение рабочего времени. Типа, когда я по дому всё буду успевать? А я успеваю. Не надо фигачить борщи да солянки вёдрами, голубцы и пельмени лепить («Я чё, тебя содержу, чтобы магазинные полуфабрикаты жрать?»).
И главное — никто не попрекает. Не называет содержанкой. Не треплет нервы (ну, только свекровь бывшая приходит «с внуком пообщаться» и фотографирует всё: холодильник, вещи, ремонт в квартире).
Валяюсь сейчас на диване, жую ананас, смотрю, как сын старательно кормит своих морских свинов (приносит мне всякое и спрашивает «я правильно положил?», «я правильно налил?», «капусты столько рвать?»), и так мне хорошо. Без мужа и его денег.
И фиг с ним, что для раздела квартиры (отдать мужу половину стоимости жилья) пришлось продать бабушкино наследство (домик в деревне). Свобода и покой дороже!
Автор неизвестен
Источник: https://gotovim-samy.ru/rasskazy/razvelas-s-muzhem-v-mae-ushel-ot-menya-hlopnuv-dveryu.html

Муж ушел к другой, оставив меня с четырьмя детьми и долгами. Вскоре судьба подкинула мне такой подарок, о котором я и не мечтала
— Я больше не могу так жить, Аня, — Сергей швырнул связку ключей на стол, мука разлетелась по поверхности, как снег.
Я замерла, зажав в руках тесто. Дети в другой комнате затихли, словно почувствовали приближение грозы. Стараюсь дышать ровно, хотя сердце бьётся где-то в горле. Показывать страх нельзя. Пока получается.
— Что случилось? — голос предательски дрогнул, несмотря на попытку говорить спокойно.
Сергей смотрел сквозь меня, будто меня не существовало. Этот взгляд я уже давно узнаю — холодный, отстранённый. За последние месяцы он превратился в привычную маску. Не жена. Не человек. Просто помеха.
— Всё! — повысил он голос. — Эта работа, этот дом, долги до потолка! А ты всё время возишься со своим тестом!
Медленно кладу скалку. Обтираю руки о фартук, пятнистый от варенья. Какие мелочи замечаются в такие моменты — каждая крупинка сахара, каждый завиток на обоях, каждая морщинка на его лбу. Всё становится невероятно чётким.
Сергей плеснул воды из графина, залпом выпил. Его пальцы, покрытые смолистым запахом пилорамы, оставили след на стекле. Мелькнула странная мысль: завтра придётся вытирать.
Он долго молчал, потом тихо произнёс:
— У меня есть другая. В соседнем посёлке. Её зовут Марина.
Воздух в комнате сгустился. Стал плотным, почти непроницаемым для дыхания. Как будто я задыхалась в собственном доме. Сердце провалилось куда-то вниз.
— Мы встречаемся полгода, — продолжал он, глядя в окно. — Она молодая. Без детей. Без долгов.
Каждое слово — удар. Точка за точкой выстраивается картина: старая, с детьми, с кредитами — вот что я теперь для него. Он даже не спросил, люблю ли я его. А я и сама не знаю — это были годы привычки, а не чувства.
— Я ухожу к ней. Завтра. Вещи уже собраны.
Он кивнул в сторону прихожей, где только сейчас я заметила большую спортивную сумку. Как же я её не видела раньше? Так же, как не замечала других сигналов — постоянных задержек, скрытых сообщений, равнодушия к детям.
— А дети? А дом? Кредит ведь оформлен на мне, но платили мы вместе…
— Они справятся. И ты справишься, — сказал он, как будто повторяя слова, которые слышал не раз. — Ты всегда справлялась.
Из дверного проёма показалась Даша, худенькая, бледная, в слишком большой футболке. Позади неё прятался Саша. Глаза расширены, в них — понимание, которого быть не должно у ребёнка.
Разговор был короткий, резкий. Сергей даже не попытался смягчить правду. Она вышла грубой, некрасивой, как весенний снег под ногами.
Потом он просто ушёл. Без объятий, без прощаний. Хлопнула дверь, захрустел гравий под его шагами. И всё. Только мы четверо остались в доме, который теперь давил кредитом, одиночеством и вопросами, на которые не было ответов.
Тимка спрашивал, всё ещё сердит ли папа. Младший не понимал. Но Мила, чуть постарше, сразу всё почувствовала — нас бросили.
Эту ночь я не спала. Лежала, смотрела в потолок, внутри — ни боли, ни слёз. Только один вопрос: как?
Как прокормить четверых? Как закрыть кредит за дом, оформленный на меня ещё до свадьбы? «Так выгоднее», — говорил Сергей. Теперь эти выгодные условия стали камнем на моей шее.
Прошло два месяца. Сергей не вернулся. Позвонил через неделю с чужого номера — сказал, что вещи забирать не будет, а алименты сможет отправлять минимальные. Крохи.
Соседи советовали продать дом, уехать к родителям. Но как уместиться в маминой однушке с четырьмя детьми? Она и сама еле сводит концы с концами на пенсию.
Менять работу? На что? Мои курсы бухгалтера — пятнадцать лет пыли. Сейчас я лучше умею считать памперсы, чем документы.
Банк прислал первое уведомление о просрочке. Ночами я лежала, считала. Считала. Считала…
Зарплата минус лекарства. Минус школьные принадлежности. Минус коммуналка.
А впереди — снова неделя, месяц, год.
Минус еда. Минус коммунальные платежи. Минус школьные обеды. Минус лекарства. Минус кредит. Всё время — минус. Получалось так, что даже если очень-очень стараться, всё равно не хватает.
Утром Даша тихо сказала, что Тимка температурит. Грипп пришёл в самый неподходящий момент. Лекарства кончились, а на карте осталось всего восемьсот рублей. До аванса — семь дней. Кажется, целая вечность.
А потом классная руководительница Милы осторожно спросила: «Аня, ты уверена, что Мила получает завтрак перед школой? У неё голова кружится на уроках».
Сердце оборвалось. Оказалось, Мила молча делилась своим бутербродом с братом, а я ничего не замечала. Мать года, а не видела очевидного.
Вечером я села за стол с калькулятором. Считала снова и снова. Цифры не просто не складывались — они разбегались, как испуганные тараканы. Ни одного плюса. Только минус, минус, минус…
Саша принёс свой рисунок — дом с зелёной крышей.
— Это наш новый дом, когда у нас будут деньги, — сказал он.
Я отвернулась, чтобы сын не увидел слёз. Новое будущее. Какое там будущее?
И в этот момент кто-то постучал в дверь. На пороге стояла Наталья Сергеевна — заведующая библиотекой.
— Анечка, нужна помощь… Уволилась буфетчица, а через неделю комиссия из района. Поможешь временно? Хотя бы пару недель?
Работа предлагалась простая — печь булочки, готовить чай. Оплата невысокая, но хотя бы какой-то плюс в бюджете. Я согласилась. Хоть так, хоть эдак — надо было выживать.
Первый день в буфете я принесла двадцать булочек. Закончились за час. На второй — сорок. Разошлись за два часа.
— Ань, что ты туда кладёшь? — удивлялись люди.
«Душу, немного масла и горсть отчаяния», — думала я. Оно, оказывается, отлично работает как добавка к тесту.
Через месяц у меня появились постоянные клиенты. Я пекла до рассвета, возила детей в школу, работала в буфете, ложилась спать под три часа. Соседка качала головой:
— Ты себя загубишь.
А я смотрела на второе предупреждение от банка и думала: нет, не загублю. Выстою. Ради них.
В ноябре Тимка заболел снова. Я сидела у его кровати, задыхаясь от усталости, когда зазвонил телефон. Незнакомый мужской голос представился Виктором Андреевичем из районной администрации. Он пробовал мои булочки в библиотеке.
— Мы открываем новое здание МФЦ. Нужен буфет. Пространство больше, оборудование лучше. Хотим предложить вам это место.
— Но я не справлюсь… У меня дети…
— Мы поможем. Можно оформить ИП, есть программа поддержки малого бизнеса. Это ваш шанс, Аня.
Когда положила трубку, в дверях стояла Даша. Спросила, что случилось. Я рассказала.
— И ты откажешься? — её голос был полон вызова.
— Как я управлюсь? Болезни, школа, кредит…
— А если не справишься здесь? — она сглотнула. — Мам, ты знаешь, что Мила продала свои карандаши Светке? Чтобы мне на экскурсию собрать?
Замерла. Не знала. Не хотела знать. Они всё понимают. Всё видят. Как я не сплю ночами, как бьюсь из последних сил.
Посмотрела на календарь. До следующего платежа по кредиту оставалось двенадцать дней.
— Если я соглашусь, сможешь присматривать за ребятами, пока я буду в райцентре?
— Конечно! Валя поможет. Она обещала.
— Тогда завтра я позвоню Виктору Андреевичу. Попробуем.
Она крепко обняла меня:
— Мы прорвёмся, мама.
Я гладила её по волосам и повторяла про себя: может, правда прорвёмся. Где-то должен быть свет.
Три года пролетели, как один напряжённый вздох. Сегодня моё кафе «Анютины булочки» уже стало местной достопримечательностью. Расширили меню, наняли помощниц, закрыли треть кредита за дом.
Саша нарисовал кафе с длинной очередью довольных людей. Над всем этим — ангел. По его словам, это дедушка. Не дожил до всех этих событий. Может, и правда наблюдает оттуда.
Работали без выходных. Дети помогали как могли. Даша вела учёт доходов и расходов лучше любого бухгалтера. Мила после музыкалки мыла посуду, Тимка аккуратно складывал салфетки — не идеально, но с такой любовью, что сердце сжималось.
Однажды в кафе вошла пара — женщина в дорогом пальто и высокий мужчина лет пятидесяти.
— Это она, — обратилась женщина к своему спутнику. — Та самая Аня, о которой я говорила.
Оказалось, Елена — владелица сети семейных кафе «Городок». Её спутник — инвестор.
— Проезжали, и я настояла заехать, — улыбнулась она. — Говорят, ваши булочки особенные.
Михаил Аркадьевич заказал кофе и по одной каждой выпечки. Елена попросила состав. Потом сделала паузу и сказала:
— Мы хотим купить рецепт и право использовать название «Анютины булочки». Предлагаем хорошую сумму.
— Но зачем? У вас своя кухня, свои технологии…
— Не такие, — покачал головой Михаил Аркадьевич. — У нас всё правильно, но нет души. А у вас — есть.
Сумма, которую они назвали, могла полностью закрыть мой кредит. С запасом. Но это была вся моя работа, всё, что у меня было…
— Мы не просим закрываться, — добавила Елена. — Напротив. Хотим открыть вашу точку в областном центре. Как франшизу. С вами во главе.
— В городе? Но как же дети?.. — только и смогла произнести я.
— Переезжайте к нам, — пожал плечами Михаил Аркадьевич. — С жильём поможем на первых порах. Детей определим в хорошую школу.
— У вас есть дети? — поинтересовалась Елена, внимательно глядя на меня.
— Четверо, — я не удержала лёгкой улыбки. — Старшей пятнадцать, младшему восемь.
Они обменялись взглядами.
— Отлично, — кивнула она. — Семейное кафе от настоящей семьи. Это то, что нужно. Наш бренд.
Дома собрала детей за столом. Объявила семейный совет. Даша загорелась идеей сразу: город, возможности, новые перспективы.
Мила беспокоилась о музыкальной школе. Саша тут же нашёл информацию о художественных студиях в городе. А Тимка задал главный вопрос:
— А дом мы продадим?
— Нет, малыш, — я обняла его. — Дом остаётся нашим. Мы будем приезжать сюда на выходные.
— И кредит закроем, — добавила Даша с деловым видом. — Правильно?
Я смотрела на своих детей и видела не просто подростков, а маленьких взрослых. Они прошли через всё это со мной — без жалоб, с терпением, с любовью друг к другу.
И вот теперь, кажется, судьба наконец-то решила быть к нам доброй.
Сделка оформилась спустя месяц. Кредит был почти закрыт, мы купили старенькую, но надёжную машину, собрали вещи.
В последний вечер в деревне раздался осторожный стук в дверь. На пороге стоял Сергей. Похудевший, осунувшийся, как будто годы жизни навалились на него вдруг сразу.
— Привет, — он переминался с ноги на ногу. — Я слышал, вы уезжаете?
— Да, — ответила я спокойно. — В город. У меня там открывается буфет.
— Своё дело? — Он даже немного удивился. — Ну ты даёшь…
Тимка выглянул из комнаты и замер. Увидел отца. Отец посмотрел на сына. Ни радости, ни боли — только чужие взгляды. Какими они и стали.
Подошли остальные дети. Молча выстроились в коридоре. Даша первой, как всегда. Сергей протянул небольшой конверт — «на новоселье».
— Спасибо, — я взяла и сразу передала Даше. — На мороженое.
Попросил зайти, проститься как следует. Я мягко, но твёрдо отказала.
— Нам завтра рано вставать. Нужно собираться.
Он замялся ещё немного, потом сказал то, чего я не ожидала:
— Я горжусь тобой, Ань. Ты справилась. Без меня.
— Благодаря тебе, — я впервые за этот разговор улыбнулась. — Если бы ты не ушёл, я бы никогда не узнала, на что способна.
Сергей вздрогнул. Не такой реакции он ждал. Потом робко спросил, можно ли будет звонить детям. Конечно, ответила я. Он их отец.
Ещё постоял на крыльце, медленно развернулся и пошёл к калитке. Шаги его были тяжёлыми, плечи поникли, будто он уносил с собой не только воспоминания, но и всю ту жизнь, которую мы оставляли позади.
Даша закрыла дверь и обняла меня:
— Я горжусь тобой, мам. Ты лучшая.
Мы стояли так долго — в центре дома, который чуть не потеряли, но сохранили. Не случайностью, не милостью, а силой. Любовью. Нашей семьёй.
Завтра начнётся новая жизнь. Но мой истинный подарок судьбы — не деньги, не контракт, не кафе.
Мой подарок — это я сама. Та сила, которую я нашла внутри себя. Сила, которая спасла моих детей. Мою семью.

Все реакции:
Источник: https://gotovim-samy.ru/rasskazy/muzh-ushel-k-drugoj-ostaviv-menya-s-chetyrmya-detmi-i-dolgami.html

Уж от кого, от кого, а от Анютки совсем никто не ожидал ранней беременности. Умница, красавица, отличница, активистка. Ни минуты свободного времени, всю жизнь бегом. Из дома как с утра убежит, так наравне с родителями домой и возвращается. Занятия, кружки, секции. Это мама девочки таким способом хотела уберечь свою детку от ошибок. Мол чем меньше времени свободного, тем лучше, некогда о глупостях думать будет.
И ведь так и было. Пока ее друзья, подруги и одноклассники гуляли по улицам, дружили, влюблялись, и ходили на дискотеки, Анюта грызла гранит науки, ездила по олимпиадам и соревнованиям. О глупостях и правда не думала, потому как попросту времени не хватало на все эти мысли.
После школы Анечка планировала поступить в институт, на юридический факультет, и не абы как, а на бюджет. Мама сказала, что юристы- они на вес золота, работа хлебная, и не пыльная.
И ведь все шансы у нее были. На золотую медаль шла, к экзаменам готовиться начала еще с начала года. Хоть и пугали ребятишек невиданным доселе зверем под названием ЕГЭ, мол первый, пробный экзамен будет, если что не так пойдет, пересдадите, а не боялась Аня, уверена была в своих знаниях.
Экзамен Анечка сдала блестяще, только вот про институт пришлось забыть. Какой уж тут институт, когда живот огромный впереди Ани идет?
Ой, что было-то! Мама кричала, ругалась, плакала, все пыталась выпытать, кто тот подлец, что пузом дочку наградил. Бесполезно. Молчала девушка, словно воды в рот набрала. Так и не сказала, кто тот отец- подлец, и когда успела Аня живот нагулять при столь плотном графике. Тихушница, что с нее взять?
-Разве такому я тебя учила, Анька? И что теперь будет? Вместо института, вместо веселой студенческой жизни что тебя теперь ждет? Пеленки да ползунки, и крики на всю ночь. Что же ты раньше-то не сказала, дочка? Ведь можно же было все исправить!
Молчала Анна, матери не перечила, понимала, что ошибку совершила. Да что уж теперь говорить об этом, когда дело сделано, и новый человек вот-вот появится на свет.
Отец- подлец вскоре сам объявился. От горшка 2 вершка, а сознательный, гад. Как узнал, что Анна в положении, так и приехал. Внук соседки, что на первом этаже живет. Оказалось, что согрешили детки на каникулах новогодних, когда Никитка к бабушке в гости приезжал. Родители и в праздники на работе пропадали, вот молодежь и увлеклась, изучали так сказать анатомию.
Дети совсем, что с них взять! Оба только 11 классов закончили, а уже у самих дитё будет. А куда деваться, когда дело сделано? Платье невесте купили, жениху костюм, быстренько гостей назвали, да свадьбу сыграли, пока платье мало не стало.
Решили, что жить будут у бабушки Никиткиной. А что? Она одна живет в 3-х комнатах, вот и будет молодежь под присмотром. И Анины родители опять же рядом.
Никто и не думал, что брак этот будет долгим, да счастливым. Что Аня, что Никита еще и жизни не нюхали, не нагулялись. Разведутся, что уж там! Вот такие прогнозы у всех окружающих были, люди даже ставки делали, сколько этот брак продлится.
Родился сынок у молодых. Не просто мальчишка, а целый Владимир Никитич. Это папа молодой так сына сразу величать стал.
Вопреки прогнозам матери сынок спокойным был. Ночами не капризничал, давал молодым родителям поспать, понимая, что им и так непросто. Аня с ребенком дома сидела, Никита учился в ПТУ, а после учебы подрабатывал. Конечно, больших миллионов не зарабатывал, но хоть что-то, да и родителям немного проще, ведь они молодых содержали.
Когда мама Анютки узнала, что дочка снова беременна… В общем, ничего хорошего не сказала. Единственная фраза, которая слышалась сквозь сплошной мат- ну что ты творишь, Анька? Тебе бы на работу выйти, или учиться пойти, а ты нищету плодишь… Тихушница ты, Анька!
Поорала- поорала, да успокоилась. Все сроки вышли, теперь только рожать.
С двумя маленькими детьми гораздо сложнее, чем с одним. И денег не хватает, и усталость хроническая. Ну да ничего, главное, что все живы и здоровы, а еще правильно люди говорят, дал
Бог зайку, даст и лужайку.
Перед третьим декретом Аня успела немного поработать. Спасибо бабушке Никиты, к подруге в магазин пристроила.
Старшему 5 лет, младшему 3 года, и новый ребенок на подходе. Мама, когда узнала, просто материлась. Громко, эмоционально. Бабушка за сердце хваталась, родители Никиты пили корвалол большими фужерами, а сам Никита сделал большие глаза, мол как так вышло? Какой ребенок?
Это мол не мое, мне подкинули. Ну Анька, ну тихушница!
Анька, бывшая отличница, умница и красавица, ходила с высоко поднятой головой, гордо выпятив живот вперед, и всем да каждому рассказывала, что она счастливая мать и жена, а все эти карьеры- да кому они нужны?
О планах жены Никита узнал только тогда, когда она его перед фактом поставила, мол покупаем дом в деревне, будет он у нас, как дача. Оказалось, что третьего ребенка Анька не просто так рожала, а с умыслом, с выгодой, так сказать. Тихушница, что тут поделать?
Сама решила, сама родила, сама сертификат оформила, да дом в деревне нашла. Пытался ее Никита отговорить, мол лучше ипотеку взять, в городе жить, чем в деревне, где и работы-то нет, да где уж Анюту переубедить, когда она сама все решила?
Домик в деревне- это хорошо. А когда домик хороший, это хорошо вдвойне. А дом и правда хорош был. Как на картинке. Резные окна, перила на крыльце, палисадник перед домом, за домом огород под мелочь. И кухонька летняя имелась, и банька, и даже сарай добротный. Как раз капитала того и хватило на домик.
Анька же тихушница, это все знали, поэтому никто не удивился, когда после жаркого лета она сообщила мужу и родителям о том, что поступила учиться.
Как? Куда? На кого? Какая учеба, когда у тебя трое детей, Анька? Ты головой вообще думаешь, или у тебя в черепушке кисель? На какие шиши учиться -то будешь? Да и детей куда?
Оказалось, что тихушница Анька снова все решила сама. От биржи труда учиться будет, там какая-то программа для молодых матерей, вот и получит она, Анюта, профессию. Пусть не юрист, но и бухгалтер тоже хорошо. Платить ничего не надо, не переживайте, мол, государство спонсирует.
Ну, раз такое дело, то с детьми бабушка мужа согласилась сидеть. Нужно же помочь молодым.
Когда на следующий год Анька сказала, что переезжает на пмж в деревню, все только рукой махнули, и обозвали уже не тихушницей, а просто дурой.
Дура, не дура, а понимала Анька, что бабушке мужа уже тяжело с ними, такими шумными и неугомонными, шутка-ли, трое мальчишек! А там поселок, райцентр. Свежий воздух, воля да раздолье. И с садиком проблем нет, и со школой. А до города рукой подать, и автобус по расписанию ходит.
На удивление, Никита С Анькиным решением согласился, хоть и поворчал для приличия, мол как всегда, все сама решила. А какая разница, где работать? Лишь бы платили.
На работу Никита вышел, колхоз его с распростертыми руками встретил. А вскоре и Анька работать стала по профессии. Бухгалтер на пенсию вышла, вот Анюту и взяли.
Сначала одну корову Анька купила, мол молочко детям нужно, потом вторую, третью. Никите предложила бычков на откорм взять, чем черт не шутит, вдруг согласится? Никита подумал, да согласился. Вдруг да правда выгодно?
Нет, ведь и правда, тихушница эта Анька! Когда родители Никиты и Ани узнали, что задумала эта Анька, чуть все волосы на голове не выдрали! Это же надо, а! Бизнесмены недоделанные! Хитромудрая эта Аня, кто ее знает, что у нее на уме? Сама придумает, сама решит. Сроду не посоветуется, сроду не спросит. Делает, как ей надо! И бабка туда же! Было бы кого поддерживать, а то Аньку- тихушницу!
А дело все в том, что в самом центре села выставили на продажу дом. И не просто дом, а дом с магазинчиком. Ну знаете, такие маленькие магазинчики у дома? И загорелась эта тихушница Анька дом тот купить, да магазинчиком владеть. Хотела было отдельно магазинчик выкупить, да не согласился хозяин, мол только все вместе, и дом, и магазин.
И домик хорош, и магазинчик тоже, да только нет такой суммы у Анюты. С Никитой поговорила, тому идея тоже понравилась. Только страшно как то. Своих денег нет, а на заемные средства бизнес открывать- так себе идея.
Бабушка спасла ситуацию. Она как раз у внука гостила, да разговор случайно услышала.
Подумала, и решила помочь внуку. А что? Найдется для нее уголок в их доме, и будет бабушка с ними жить. Давно мечтала выйти на пенсию да в деревню податься.
Квартиру быстро продали. Часть денег бабушка внуку отдала, на домик с магазином, а вторую часть себе оставила, мало ли что?
Вот так стала Анька- тихушница владелицей бизнеса. Хоть и не большой доход, а все побольше, чем зарплата. И бабушка с ними живет, намного легче стало. И за детьми присмотрит, и в магазине вместе ловчее. С колхоза- то Анька решила не увольняться, не выгодно, колхоз корма дает на заработанный рубль, потому и скотинку держать выгодно.
Хорошо живет Анька с мужем. И бабушка не жалуется. Она-то давно поняла, то будет толк с Аньки, хорошая девка, даром, что тихушница. Это она молодец, что все молчком делает. Что толку языком махать попусту? Захотела- сделала. Так и надо.
А Аня смеется, и всегда говорит, что если бы слушала окружающих, и делала так, как говорят люди, у нее до сих пор и детей бы не было, и мужа. А уж про магазинчик и домик в деревне только мечтать и оставалось бы. Кому они нужны, юристы эти? Их везде полно, хоть литовкой коси. Трудно конечно было, но ни о чем Аня не жалеет.
Никита свою Анюту любит, и во всем поддерживает, потому что понимает, мало таких женщин, как Анька, которые не говорят, а делают. Рядом с ней и он таким же тихушником стал, все больше не словом, а делом доказывает свою любовь.
Те, кто Аньку плохо знает, завидуют ей, мол живет в шоколаде, все ей легко дается. А легко ли? Хоть и тихушница она, но ведь далеко не дура.
Молодец она большая, эта Анька- тихушница. Счастливая.
(с) Язва Алтайская
Источник: https://gotovim-samy.ru/rasskazy/tihushnicza.html

Сколько еще времени нужно, чтобы понять, что настоящая любовь не забывается?

— Я больше так не могу, — Аркадий смотрел в окно, избегая встречаться взглядом с женой. — Понимаешь, Мила, это как будто всю жизнь носил маску, а теперь она вдруг треснула.

Мила замерла с чашкой кофе в руках. За тридцать лет брака она научилась читать интонации мужа как открытую книгу. Сейчас в его голосе звучала решимость, которую она слышала всего пару раз в жизни — когда он бросил престижную работу инженера ради собственного бизнеса и когда настоял на переезде сына Олега в Чехию для учебы.

— Что случилось, Кеша? — она намеренно использовала домашнее прозвище, которым называла его со студенческих лет.

— Я встретил Дашу. Помнишь Дарью Савичеву из нашей школы?

Как же не помнить, подумала Мила. Дарья была той самой недостижимой красавицей их класса, по которой сходили с ума все мальчишки, включая Аркадия. Но после школы их пути разошлись — Даша уехала в Москву, а они с Кешей поступили в местный политех.

— И что? — Мила старалась, чтобы голос звучал ровно.

— Она вернулась в город. Развелась с мужем, открыла здесь салон красоты… — Аркадий наконец повернулся к жене. — Мы случайно встретились в торговом центре, разговорились. И я понял, что все эти годы…

— Что ты понял? — в горле пересохло, и Мила сделала глоток остывшего кофе.

— Что я всегда любил её. Просто загнал эти чувства так глубоко, что сам поверил — они исчезли.

Мила поставила чашку на стол. Руки предательски дрожали, и фарфор тихонько звякнул о стеклянную столешницу — подарок к их серебряной свадьбе от сына.

Тридцать лет совместной жизни. Все эти годы она была уверена, что знает о муже всё. Его привычку пить кофе только из определённой чашки. Его страсть к рыбалке, которую она никогда не разделяла, но терпеливо отпускала его каждые выходные на озеро. Его мечту о путешествии на Байкал, к которому они готовились весь последний год.

— И что теперь? — спросила она, глядя на свое отражение в столешнице. Женщина пятидесяти лет, все еще стройная, но с первыми серебряными нитями в тёмных волосах, смотрела на неё снизу вверх.

— Я съеду на съемную квартиру. Хотя бы на время, пока не разберусь в себе.

— А как же Байкал? Мы же собирались…

— Прости, — он опустил голову. — Я уже отменил бронь.

Мила встала из-за стола. Ноги были как ватные, но она заставила себя пройти к окну. Июньское солнце заливало двор, на детской площадке молодая мама качала коляску. Как же давно это было — их первая коляска, бессонные ночи с маленьким Олежкой, Кешины руки на плечах: «Иди спать, я сам покачаю».

— Знаешь, — она не узнала свой голос, — я ведь тоже всегда хотела путешествовать. Не только на Байкал. В Италию, в Париж, в Барселону. Но сначала были пеленки, потом твоя новая работа, потом учеба Олега…

— Мила…

— Нет, дай договорить. Я никогда не жалела об этом. Потому что мы были семьей. А сейчас ты говоришь, что все эти годы любил другую?

В кармане завибрировал телефон. Звонил Олег — они созванивались каждую субботу по видеосвязи. Мила сбросила вызов.

«Бобылиха» Аня отказалась от невозможного обмена с отцом
Читайте также:
«Бобылиха» Аня отказалась от невозможного обмена с отцом

— Я заберу вещи сегодня вечером, — Аркадий направился к выходу из кухни. — И… прости меня.

Входная дверь тихо закрылась. Мила опустилась на стул и закрыла лицо руками. Слез не было — только оглушающая пустота внутри.

Телефон снова завибрировал. На этот раз она ответила.

— Мам, привет! — улыбающееся лицо сына заполнило экран. — Как вы там? Как подготовка к поездке?

— Олежка… — она попыталась улыбнуться. — У нас тут небольшие изменения в планах.

— Что случилось? — он сразу стал серьезным, так похожий в этот момент на молодого Кешу. — Мама, у тебя глаза…

— Всё хорошо, сынок. Просто… папа решил немного пожить отдельно.

— Что?! — Олег подался вперед, как будто мог дотянуться до матери через экран. — Почему? Вы же собирались на Байкал, я как раз хотел сказать, что прилечу к вам туда на несколько дней…

— Он встретил свою первую любовь, — Мила удивилась, как спокойно прозвучал её голос. — Помнишь, я рассказывала про Дарью из его класса?

— Мама, он с ума сошел? В его возрасте…

— В нашем возрасте, сынок, — она грустно улыбнулась. — Говорят, кризис среднего возраста у мужчин часто проявляется именно так.

— Я прилечу, — решительно сказал Олег. — Возьму отпуск и…

— Не надо, — покачала головой Мила. — У тебя важный проект, ты сам говорил. И потом… это наше с папой дело. Мы должны сами во всем разобраться.

После разговора с сыном Мила долго сидела неподвижно. В голове крутились обрывки мыслей: надо разобрать его вещи в шкафу, отменить заказ продуктов на неделю — она всегда готовила на двоих, собрать документы на отпуск — теперь ей незачем брать его именно в июле…

Звонок в дверь заставил её вздрогнуть. Неужели передумал? Или забыл что-то? Но на пороге стояла соседка, Вера Николаевна.

— Милочка, у тебя соль есть? А то гости неожиданно, а у меня как назло…

Она осеклась, увидев лицо соседки.

— Господи, что случилось? На тебе лица нет!

Мила хотела соврать что-нибудь про головную боль, но вместо этого вдруг разрыдалась — первый раз за этот бесконечный день.

Через полчаса они сидели на кухне, Вера Николаевна заварила чай с мелиссой из своего сада, и Мила рассказывала — сбивчиво, перескакивая с одного на другое.

Муж испугался: «Ты почему приехала так рано?» — не пуская жену домой
Читайте также:
Муж испугался: «Ты почему приехала так рано?» — не пуская жену домой

— И знаешь, что самое обидное? — она вытерла глаза бумажной салфеткой. — Я ведь всегда знала, что он любил её в школе. Но думала — это прошло, забылось. А оказывается, я все эти годы была просто… заменой?

— Глупости, — решительно сказала соседка. — Тридцать лет замены не бывает. Это у него в голове помутилось. Ты вот что… ты не сиди тут одна. Поехали к детям, развейся…

— У Олега проект важный, не хочу его дергать. А Марьянка беременная, ей сейчас не до материнских страданий.

— А ты не к детям, — Вера Николаевна хитро прищурилась. — Ты к себе поезжай.

— Это как?

— А вот так. Сколько лет ты мечтала о Байкале? Вот и поезжай одна. Деньги есть?

— Есть… мы же готовились. Но одной…

— Самое то. Подумаешь, проветришь голову. А там, глядишь, и Кеша твой одумается.

А ведь и правда, подумала Мила. Почему она должна отказываться от своей мечты из-за того, что у мужа случился приступ ностальгии по школьной любви?

Следующая неделя прошла как в тумане. Аркадий забрал вещи, когда её не было дома — она специально ушла к подруге, чтобы не видеть, как он собирает чемоданы. Потом позвонил сын — она с трудом отговорила его от немедленного прилёта. Дочь написала в WhatsApp: «Мама, что у вас происходит? Папа не отвечает на звонки». Пришлось долго объяснять, успокаивать — беременным нельзя волноваться.

А потом Мила решилась. Вошла в туристическое агентство, где они с Кешей столько раз обсуждали маршрут, и сказала:

— Мне нужен один билет на Байкал. На ближайшие даты.

Девушка за стойкой — та самая, что оформляла им путевку на двоих, — удивленно подняла брови, но промолчала. Через полчаса у Милы на руках был билет. Одиночный номер в небольшой гостинице на берегу Байкала, экскурсии, обратный билет через две недели.

Надо зайти в магазин, думала она, выходя из агентства. Купить что-нибудь новое — все вещи напоминают о совместных поездках с Кешей.

В торговом центре было людно. Мила машинально перебирала вешалки с летними платьями, когда услышала знакомый голос:

— Милочка? Неужели ты?

Она обернулась. Перед ней стояла Даша — всё такая же эффектная, несмотря на возраст. Крашеные рыжие волосы, стильный макияж, дорогая одежда.

— Здравствуй, Даша.

— Как я рада тебя видеть! — Дарья порывисто обняла её. От неё пахло дорогими духами. — Ты совсем не изменилась!

Врёт, подумала Мила. Прекрасно видит и седину, и морщинки вокруг глаз. Просто привыкла говорить комплименты.

Неожиданные признания: как невестка обезоружила навязчивую свекровь
Читайте также:
Неожиданные признания: как невестка обезоружила навязчивую свекровь

— Ты тоже хорошо выглядишь.

— Спасибо, дорогая! Слушай, может, посидим где-нибудь, поболтаем? Столько лет не виделись!

Это был шанс. Узнать, что происходит на самом деле, понять, серьезно ли увлечение Аркадия или это просто блажь пятидесятилетнего мужчины.

Они устроились в кафе на втором этаже. Даша заказала зеленый чай и пирожное, демонстративно вздохнув: «Ужасно хочется сладкого, но фигура…»

— Как ты? — спросила Мила, помешивая свой капучино. — Я слышала, ты вернулась в город?

— Да, представляешь! — Даша отщипнула кусочек пирожного. — Развелась с мужем. Он, конечно, пытался оставить меня ни с чем, но я отсудила приличные алименты. Вот, открыла салон красоты.

— Свой бизнес — это здорово.

— Ну, какой там бизнес, — Даша поморщилась. — Так, чтобы занять себя. Аренда дорогая, клиентов пока мало… Слушай, а ты же вроде в санатории работаешь?

— Да, администратором.

— О, значит, связи есть! Может, порекомендуешь меня? Я бы могла организовать там спа-салон или хотя бы косметический кабинет…

Вот оно что, поняла Мила. Ей нужны не Кешины чувства. Ей нужны его связи, его деньги — все знают, что автосалон процветает.

— Прости, Даш, но я скоро ухожу в отпуск. Еду на Байкал.

— На Байкал? Одна? — в голосе Дарьи прозвучало плохо скрытое удивление. — А как же Аркадий?

— Аркадий решил пожить отдельно, — спокойно ответила Мила. — Говорит, что любит другую женщину. Всю жизнь любил.

Она внимательно следила за реакцией Даши. Та слегка покраснела и отвела глаза:

— Ой, ну что ты… Это всё глупости, детские воспоминания… Он просто в сложный период попал, вот и…

— Знаешь, Даша, — Мила поднялась из-за столика, — я хотела понять, что происходит. И теперь, кажется, поняла. Удачи с салоном.

Домой она шла пешком, хотя до их — теперь уже её одной — квартиры было не меньше часа ходьбы. Нужно было проветрить голову, разложить всё по полочкам.

Вечером позвонил Аркадий.

— Мила, я… — он запнулся. — Можно заехать? Забыл кое-какие документы.

История, которую обсуждал почти весь Союз
Читайте также:
История, которую обсуждал почти весь Союз

— Приезжай, — она посмотрела на часы. — Я дома.

Он приехал через полчаса. Похудевший, какой-то растерянный. Прошёл на кухню — по привычке или просто не зная, куда себя деть.

— Я встретила сегодня Дашу, — сказала Мила, глядя ему в глаза.

Аркадий дёрнулся, как от удара:

— Вы… говорили обо мне?

— Нет. О её салоне красоты. О проблемах с арендой. О том, как было бы хорошо найти богатого покровителя.

— Что ты хочешь сказать?

— Ничего. Просто хочу, чтобы ты знал: я уезжаю на Байкал. Одна. Вернусь через две недели.

— Одна? — он нахмурился. — Но как же…

— А что такого? — она пожала плечами. — Ты свободен, я свободна. Каждый волен поступать как хочет.

Он помолчал, разглядывая свои руки, лежащие на знакомой столешнице.

— Ты всегда была сильнее меня, — наконец сказал он. — Я… можно я позвоню тебе?

— Зачем? — спросила она устало. — Чтобы рассказать, как у вас с Дашей всё прекрасно? Или чтобы пожаловаться, что она не такая, как ты думал?

Он вздрогнул, и она поняла — попала в точку. Уже начал сомневаться, уже не так уверен в своих чувствах.

— Знаешь, что обидно? — она отвернулась к окну. — Не то, что ты полюбил другую. А то, что ты решил переписать нашу историю. Тридцать лет совместной жизни — и вдруг оказывается, что все они были ошибкой, потому что ты любил другую.

— Мила…

— Нет, послушай. Я не святая. У меня тоже были влюблённости, симпатии. Был мальчик в художественной школе, где я занималась в девятом классе. Он рисовал мой портрет и читал стихи. Я чуть с ума не сошла, когда он уехал в Питер поступать. Но я никогда… слышишь? никогда не думала, что наша жизнь с тобой была ошибкой.

В кухне повисла тишина. Где-то на улице просигналила машина, в соседней квартире играла музыка.

— Документы в кабинете, в нижнем ящике стола, — сказала Мила. — Возьми и… закрой дверь, пожалуйста.

Он ушёл молча. А через два дня она уже летела в самолёте, глядя в иллюминатор на проплывающие внизу облака и думая о том, как странно устроена жизнь — то, что казалось незыблемым, рушится в один миг, а то, что считал давно забытым, вдруг оказывается важным.

Как невестка Веры Степановны превратила семейное убежище в хаос
Читайте также:
Как невестка Веры Степановны превратила семейное убежище в хаос

Байкал встретил её солнцем и ветром. Маленькая гостиница стояла прямо у воды, и из окна номера открывался потрясающий вид на озеро. Мила бродила по берегу, фотографировала закаты, ездила на экскурсии. Вечерами сидела в небольшом кафе на набережной, пила травяной чай и думала о том, что жизнь не заканчивается ни в двадцать лет, ни в пятьдесят.

А на четвёртый день она увидела его — седого мужчину с этюдником, который расположился на берегу и что-то рисовал, то и дело поглядывая на волны.

— Петя? — неуверенно позвала она. — Петр Логинов?

Он обернулся, и в глазах его мелькнуло удивление:

— Мила? Милочка Воронова?

— Уже тридцать лет как Гаврилова, — улыбнулась она.

— А я всё рисую, — он показал на этюдник. — Помнишь, как в художественной школе?

Конечно, помню, подумала она. Помню твои стихи, твои портреты, твои мечты о Питере.

— Ты ведь уехал тогда?

— Уехал. Закончил Академию художеств, остался в Питере. А сюда каждый год приезжаю — Байкал рисовать. Он каждый раз разный.

Они проговорили до заката. Пётр рассказывал о выставках, о своей мастерской в Питере, о том, как не сложилась семейная жизнь — жена не выдержала его бесконечных поездок на пленэры.

— А ты? — спросил он. — Как ты?

И она рассказала — всё как есть. Про Кешу, про Дашу, про то, как решила приехать одна.

— Знаешь, — сказал он, задумчиво глядя на темнеющее озеро, — я ведь часто вспоминал тебя. Думал — как сложилась твоя жизнь? Была бы ты счастлива со мной — безденежным художником, вечно пропадающим на этюдах?

— А я была счастлива, — вдруг поняла Мила. — С Кешей, с детьми, даже с его рыбалкой по выходным. Просто сейчас… сейчас всё изменилось.

— Жизнь вообще штука переменчивая, — философски заметил Пётр. — Как Байкал — то штиль, то шторм.

На следующий день он показал ей свои любимые места — маленькие бухты, где почти никогда не бывает туристов, старые деревянные домики на берегу, похожие на декорации к фильму-сказке.

А вечером они снова сидели у воды, и Мила думала о том, как удивительно устроена жизнь — иногда нужно потерять что-то важное, чтобы найти себя настоящую.

Неделя пролетела как один день. Они гуляли, разговаривали, Пётр рисовал — её портрет, озеро, закат над водой. Мила чувствовала себя той девчонкой из художественной школы — и одновременно другой, умудрённой опытом женщиной, которая знает цену себе и своим чувствам.

— Я послезавтра улетаю в Питер, — сказал Пётр в последний вечер. — Приезжай. Я покажу тебе город, Эрмитаж, белые ночи…

Антон хряпнул по столу: «Я не буду отменять отпуск из-за болезни тёщи!»
Читайте также:
Антон хряпнул по столу: «Я не буду отменять отпуск из-за болезни тёщи!»

Она покачала головой:

— Нет, Петя. Это была бы просто попытка вернуться в прошлое. А оно не возвращается.

— Ты стала мудрой, — он улыбнулся. — А я, наверное, так и остался мечтателем.

Они попрощались на берегу. Пётр подарил ей маленький этюд — закат над Байкалом, удивительно точно передающий то чувство покоя и бесконечности, которое она испытывала здесь все эти дни.

А через день позвонил Аркадий.

— Мила, — голос его звучал глухо. — Прости меня. Я… я всё понял. Даша… она просто хотела денег на свой салон. А я… я просто испугался старости, наверное. Захотелось вернуться в юность, когда всё было просто и понятно.

Она молчала, глядя на байкальские волны.

— Ты можешь… можешь не простить, я пойму. Но я хочу, чтобы ты знала — эти тридцать лет были самыми счастливыми в моей жизни. И я только сейчас это по-настоящему понял.

— Знаешь, — сказала она после паузы, — я тут много думала. О нас, о жизни. О том, что иногда нужно отпустить человека, чтобы понять — отпускать его не хочется. Или наоборот — отпустить и понять, что так правильно.

— И… что ты поняла?

— Я поняла, что не хочу делать вид, будто ничего не было. Не хочу сделать вид, что простила, просто чтобы вернуть прежнюю жизнь. Мы уже не сможем жить как раньше — слишком многое изменилось.

— Значит… всё кончено? — в его голосе звучала такая боль, что у неё сжалось сердце.

— Нет. Значит, нам придётся всё начать сначала. Заново узнать друг друга. Заново научиться доверять. Ты готов?

— Готов, — выдохнул он. — Когда… когда ты вернёшься?

— Через три дня. И знаешь что? Давай всё-таки съездим на Байкал вместе. В сентябре здесь невероятно красиво.

— Договорились, — в его голосе впервые за долгое время послышалась улыбка.

Она положила телефон и подошла к окну. Байкал искрился на солнце, ветер гнал белые барашки волн к берегу. Где-то там, в Питере, Пётр пишет свои картины — может быть, вспоминая эти дни и её лицо, освещённое закатным солнцем. Где-то в их городке Даша пытается спасти свой салон красоты.

Статьи и видео без рекламы

С подпиской Дзен Про

Кaтя ходила возле витрин и eла еду – глазами. Представляла себе, на чтo хватит денег в ее тощeм кошельке.
Вместо трех подработoк у нее осталась одна. А от накoпленных денег после маминых пoxoрон не осталось воoбще ничего… И остaлась она однa. Замужeм никогда не была. Вначале училaсь на бухгалтера, потoм бросила.
Вообще-то Кaтя терпеть не моглa цифры. Но папа настоял в то время. Мол, нyжная профессия – без денег не oстанешься.
— Мне нрaвится ухаживать за кем-то. Чтобы человеку легче становилось. Подбадривать его и все такoе! – робко говорила отцу юная Катя.
— Врачoм, чтo ли? Оно хорошо. Докторов уважают, — крякнул отец.
— Нет, сестрой милосeрдия. А, пап? — откликнулась девушка.
— Ничего не понимаю. Медсестрой, что ли? – нахмурился отец.
— Ну, почти. Тoлько чтобы еще и ухаживать за дрyгими.
— Это как? Сиделкoй? Санитаркoй? Ты совсем из ума выжила? Глyпoсти какие-то! Профессия должна быть престижной! Глупенькая ты. И ведь правы были люди, совсем ты у мeня не от мира сего. Букaшек всяких пoдбирала, в корoбку складывала. Лапка отoрвана – oхи, ахи. За ящерицей бежала, пробовала хвост назад приделать. Катя! Опомнись! Человек должен стремиться быть лучшим, первым, великим! Вспомни Наполеoна! – метался по кoмнате отец.
Катя опомнилась. Честно пыталась учиться на бухгалтера. Цифры ей снились ночью. Летaли вокруг. Катя просыпалась в холодном поту.
Ей хотелoсь сказать отцу, что Напoлеонами могут быть не все. И лучшей и первой тоже не хочется ей – не сможет – не бoец. Просто бы жить. Помогать кому-то. Ей почему-то нравилoсь это.
Когда бoлела бабушка, именно маленькая Катя больше всех старалась быть рядом. Тетя морщилась, отходила от стaрушки, кривилась и шептала, что пaхнет плохо.
Катя не понимала – как это, плоxо? Это же бабушка! Ее руки всегда пахли булочками, травой, медом. Просто сейчас она бoлеет. Надо чaще говорить ей что-то хорошее. Переодевать ее. Менять постельку.
Катя сидела рядом с бaбушкой. Читала ей сказки. Прoтирала лоб. И просила взрослых разрешить ей постирать что-то, помочь. Она уже мoжет!
Когда бабушка yмерла, все вокруг бегали и плакали. Тетя в полуобмoроке лежала, причитая: «Унесли бы ее скорее. Бoюсь покойников!»
Катя тихонько проскользнула в комнату. Бабушка словно спaла. Катя прижалась щекой к ее руке. И зaплакала.
— Дочка! Испугалась? – вбежал в комнату отец.
— Нет, пaпа. Я плачу потому, что мне будет плохо без бабушки и нам всем. А ей сейчас хорoшо. У нее больше ничего не бoлит, и она там, где так красиво, — вздохнула Катя.
— Ты, чего говоришь такое? Где красиво? Забoлела? – отец наклонился к ней, не понимая.
Катя хотела ему рассказать, что прижавшись к бабушкиной руке, она увидела кaртинку: молодая бабушка идет по дoроге, вдоль которой растут сказoчные цветы. Все залито золотистым светом. А на пригорке стоит большой дом. И Катя услышала бабушкины слoва: «Ну, вот и все, родная. Я вoзвращаюсь домой. Не плачь, солнышкo!».
Но девочка промoлчала. Побоявшись, что расстроит папу свoими выдумками.
И она честно потoм пыталась учиться на бухгалтера, но вскоре брoсила учебу.
Во-первых, потому, что было ощущение, что она нахoдится не там и, словно проживает чужую жизнь. Во-втoрых, из семьи ушел папа, влюбившись в другую женщину. Мама плaкала, не переставая, и от переживаний забoлела.
Катя умoляла отца вернуться, хотя бы до тех пор, пока мaма не поправится. Он тихо что-то объяснял, краснел и, напоследoк выпалив, что жизнь oдна, и надо брaть от нее все, ушeл.
Они остались одни. Катя не причитала, не жаловалась на жизнь. Бралась за любую подработку. Выучилась на мeдсестру. И была рядом с мамой. Сaма ставила ей уколы. Выхаживaла, подбадривала.
К сожалению, бoлезни на нервной почве посыпались друг за другoм. И бедная мaма в итоге не смогла даже ходить.
— Что, племяшка, сoвсем у вас печально? — начала однажды тетка при встрече с Катей. Ты же молoдая еще, могла бы себе мужика найти. А вот – мучаешься. Откуда в тебе это? Мелкая была, за бaбкой ходила. Теперь за мамкой. Охотa тебе? Сдала бы ее куда. Сама виновата, мaть твoя. Других мужья бросaют, и ничего, живут сeбе дальше. А отец твoй козел.
Но Кaтя ее перебила. Вообще она мoлчунья была и скромница, а тут высказалась:
— Не надо так говорить. Мама сильнo любит папу и не может без него. Он для нее, как вода. Вот вы, сколько сможете без воды? Вот и ей плохo. Пусть живет хоть сколько – мне в радoсть за ней ухаживать – потому что это мaма моя. Какой мужик? Разве стoит мужик – мамы? Ее же никтo и никогда не заменит. Мамы – это же ангелы наши – они приводят нас в этот мир. И папу не обзывай. Бог с ним. Свoй путь выбрал сaм. Но он мой отец, и я не позвoлю про него плохо говорить, — ровным голосом прoизнесла Катя.
Тетка oпешила. Она думала, что племянница, подобно другим, начнет жаловаться на тяжелyю долю или поддeржит ее мысль. Но этогo не было.
«Глyпая», — продумaла она и ушла.
Мама yмeрла у Кати на руках. Из окна в этот момент слышался чей-то смех. Пахло сиренью. На тумбочке лежал мaмин платок. А ее самой уже не было. И пoтянулись будни. Сеpые, вязкие.
Катя часто смотрела на небо. Ей казалось, что облака – это крылья ангелов или диковинные цветы, что мама делала когда-то.
Тишина дoма стала невыносимой. Катя, словно бабoчка, жила в коконе. Не обращая внимания на новости, людей. Хотелa устроиться в местную бoльницу. Потому чтo из трех подрабoток осталась одна. Но силы ее будто бы oставили. Она даже ходила с трудом, чyвствуя страшнyю слабость. Без мамы было так плoхо…
— Катерина! Стой, расскажу! А ты знаешь, тут гoворят, там происходит… — встретила ее у подъезда со сплетнями соседка Елена Петровна.
Лицо пожилoй женщины было крайне озабоченным.
— Все хорошо будет… Вы не слушaйте, что говорят. Заведите курoчек на даче. Или к морю съездите. Там ракушки красивые, привезете себе. Если бoльшую ракoвину поднести к уху, можнo даже здесь шепот моря услышать! Надо радoсть повсюду искать. Даже в мелочах, — Катя, не останавливаясь, прoшла дальше.
По лестнице спускалась молодая девушка в красивой куртoчке и модных сапожках. Слoвно с картинки. В воздухе разлился аромат каких-то волшебных духов.
Катя восхищенно взглянула на незнакoмку. Та неодобрительно стрельнула глазами и выпалила:
— Чего уставилась? Бoльше всех надо? На себя смoтри!
— Извините. Вы просто очень красивая. И дyхи такие… волшебные. Проcтите еще раз. Это было невeжливо с мoей стороны, — проговoрила Катя.
Отвернувшись, хотела идти дaльше.
— Эй, погоди. Пoстой. Ты… этo… извини. Папа сильно бoлеет. И я стала бросаться на людей. Мне стрaшно, и я злюсь. До свидaния! – раздaлось за ее плечом.
— Видaла? Хaмка! Отец ее три квартиры скупил у нас на верхнем этаже. Дочь избалованная, — принялась просвещать Кaтю догнавшая ее сoседка. – Только по салонам красoты таскается да ездит везде отдыхать. Отец-то вроде хороший мужик был.
— Пoчему был? Дочь же вроде сказала, что он бoлеет, — удивилась Катя.
— Считай, пoмер уже! – и Елена Петрoвна устремилась домой.
А Катя пошла в магазин. Не дeлать запасы, просто чего-нибудь кyпить.
«Надо срочно на работу выxoдить! Хоть куда на первое время. Иначе не хватит ни на что. Лaдно, растяну деньги немного. Чего бы кyпить?» – подумала Катя.
И тут увидела молодую женщину с кoляской, которая держала за руку мaльчика лет пяти. Она выглядела растерянной. Ребенок просил сок и мороженое.
— Лешенька, потом кyпим. У мамы денежек нет теперь совсем. Мы только макaрошки возьмем, вот мелочь осталась, — донеслось до Кaти.
Она обернулась и встретилась глaзами с незнакомкой. Та смущенно отвела взгляд и вдруг расплакалась:
— Представляете, у меня кошелек выпaл! Не знаю, где. Пошлa назад, а его уже нет. Там детские все, недавно сняла. Как мы теперь?
— Аферисткa! Не слушaйте ее, женщина! Таких сейчас везде полно. Попрошайки! Еще и детьми прикрываются! – негодующе вступила в беседу дама с полной тележкой продуктов.
Незнакoмка с коляской, ничего не ответив, отошла в сторону. Ее малыш тянул ручки к полкам.
Катя словно очнулась. Если ей самой не хватает денег и хoчется вкусного, то, что сейчас чувствует рeбенок? Так не должно быть. Так нельзя.
— Погодитe! Вот, возьмите. Кyпите поeсть. И мороженое ребенку. Берите-берите… – Катя сунулa последние дeньги незнакомке и пошла не оглядываясь.
Она не слышала, как вслeд раздалось:
— Ну, вот, Лeшенька, Господь все исправит. Спасибо добрoй тете!
Катя не думала о том, что теперь ей не на что кyпить еду. И дома кроме пары картофелин и двух морковoк ничего нет. Она смотрeла на небо. Запах в воздухe напомнил ей аромат волшебных духов ее молодой соседки. Скоро ручьи побегут. Когда-то они с папой пускали кораблики в них. Это теперь он живeт далеко отсюда. И почти не звонит. Зато жив-здоров.
В почтовом ящикe лежало извещение. Катя удивилась. Некому было ей посылки слать. Но на почту пошла.
Ящик был большой. Отправитель: Матрeна Никифорова. Катя побледнела. Это было имя ее бабушки. И адрес!!! Та самая деревня, откудa бабушка родом.
Руки тряслись, пока распаковывала. Вышитое полотенце. Мешочек с ароматной сушеной малиной. Высушeнные грибы. Чай. Полно конфет. И старинная иконка.
«Дорогая Катюша! Пишет тебе Матрeна Никифорова. Да-да, милая. Звать меня, как твою бабушку. Очень давно дружили мы с ней – с дeтства. Мы ж из одной дерeвни. Однажды играли у озера, и бабушка твоя вдруг сказала, что мы должны друг другу через мнoго лет посылки послать. Даже загaдали, через сколько. Я еще смеялась, мол, стaрая же совсем тогда буду! С той поры переписывались мы. Последнее письмo Матрeны дошло до меня. Знaла я, что она уйдет скoро. И писала она, чтобы я свое обещание не забыла и обязательно посылку в указанный срок отправила, только уже на твое имя. Обещание выполняю. Икoнку Божией Мaтери тебе шлю, от меня уже. Пусть она тебя хранит да помогает во всем. Бабушка твоя золотым человеком была! Еще она молилась, чтоб достoйный человек тебе встретился! Никто, Катюша, не должен быть один! Одному плохо! Если еще не встретила судьбу свою, верь! Гoсподь все испрaвит!»
Катя держала икону и молилась. Плакала. О бабушке. О маме. О себе.
— Простите меня. Глупaя я. Неудачница. Ничего не нажила. Не добилась. И одна совсем осталась. Но… я вас так люблю! – шептала Катя.
И тут в дверь забарабанили. Она пoдскочила. Открыла. На порoге в облаке своих духов стояла молодая соседка.
— Здравствуйте еще раз! Меня Вика зовут. Папа мой опять психует. Тут доктора к нему приезжали, не стал даже разгoваривать. Он сложный человек. Всегдa был сильным, а тут из-за бoлезни стал слабым. Но ему надо лeчиться. Соседка сказaла, что вы умеете. Папе нужно укол поставить!
Катя ответила, что она не может, пусть врaча зoвут.
— Вы же укол можете поставить? Вы умеете! Мне завтра надо уехать. А папа и сиделкy выгнал! Я не знаю, что делать. Ну, помогите? У вас глаза добрые. Я oплачу! – не отставала девушка.
И Катя пошла.
В квaртире было шикарно, она немного оробела.
Мужчине на постели было всего-то лет 40. Суровый подбородок, холодные глаза. Дочка что-то oбъяснять стала, он отвeрнулся.
Катя вдруг шагнула вперед и заговорила. Про то, что ничего и никогда не заканчивается. Что он еще молодой и ему, есть ради кого жить. Многo чего она говoрила, завершив словами: «Госпoдь все исправит!»
Вика радостная порхала по квартире – ее отец Катю не прогнал.
— Папа! Что заказать пoесть тебе? – спросила она.
— Я бы супа грибнoго поел. Но не найдешь такoго. Из настоящих лесных грибов. С дивным запaхом. Как у мамы в деревне.
Катя вдруг вскoчила и убежала под недоуменными взглядами отца и дочки. А потом вернулась с сyшеными грибами и малиной. Икoну захватила.
И они все вместе eли грибной суп и пили чай с малиной.
Катя выхoдила отца Вики. Его Виктором звали. А потом и замуж за него вышла. Денег у мужа хватало, но она все равно стала работать в домe малютки. Она выхаживала оставленных малышей, говoря, что в этом ee призваниe.
И когда видела печaль в их глазах, всегдa тихо повторяла:
«Господь все испрaвит. Надо только вeрить!»
/Автор: Татьяна Пахоменко/
Post Views: 18 686
Источник: https://gotovim-samy.ru/rasskazy/gospod-vse-ispravit-nado-tolko-verit.html