Интересное тут

Бабушка Маша собрала своих внуков в свой день рождения. Сегодня ей исполнилось восемьдесят пять лет.

У бабы Маши было два внука и внучка, которым она и решила завещать все свое имущество. А за свою жизнь она накопила немало добра: две квартиры, которые сдавала квартирантам, имея хорошее дополнение к ее смешной пенсии. А еще дом, в котором баба Маша и проживала.

Дом был старый, деревенский. Она перебралась сюда из города пятнадцать лет назад. На этот дом она сама накопила, купила его, не влезая в кредиты и не продавая свои квартиры.

Копить баба Маша умела, поэтому всегда жила довольно скромно. Не покупала дорогие продукты, не делала в доме капитального ремонта и не тратилась на модную одежду и новую технику.

И бабушка Маша любила эту жизнь, и деревню свою любила. Но вот здоровье подвело. Недавно она была у врача, и тот поставил ей неутешительный диагноз. Баба Маша знала, что жить ей осталось совсем немного, поэтому занялась завещанием. А то несколько месяцев на их улице умерла соседка – Валентина Егоровна, и баба Маша с печалью следила за тем, как наследники практически дерутся за ее имущество.

Такой участи для своих внуков она не хотела. Своим детям баба Маша сразу сказала, что ничего им не оставит. Она их подняла на ноги, вырастила и дала достойное образование. Поэтому, пусть на нее больше не рассчитывают. И все свое добро она разделит между внуками.

Старшему внуку Никите было уже двадцать пять лет. Он недавно женился, и пока они с женой жили с ее родителями. Как-то он заикнулся о том, что был бы не против жить в одной из бабушкиных квартир, но та сразу сказала, что только если он будет платить ей за съем. Потому что это ее хлеб.
Никита сразу сдулся, хоть бабушка и предложила жить практически за копейки. Но, видимо, он надеялся, что бабуля ему просто ее подарит. Но баба Маша не собиралась расставаться с дополнительным заработком до своей смерти.

Второму внуку Егору только-только исполнилось двадцать лет. Он еще учился, но с большим трудом. Родители немало сил и денег потратили на его образование, но, казалось, что это все зря.

Никита и Егор были детьми ее дочери, а вот у ее сына была девочка Лиза – бабушкина любимица. Заботливая, добрая, умная. Ей было девятнадцать, она старательно училась в ВУЗе, не забывая часто приезжать к бабушке в гости.

Сегодня все внуки были в сборе. Они пока не знали, по какому поводу позвала их бабушка, и весело общались между собой, пока бабуля накрывала на стол.

— Я так рада вас всех видеть, — с улыбкой проговорила она. – Вы же знаете, что я вас очень люблю, и хочу, чтобы все в вашей жизни сложилось.

Внуки улыбнулись, отвечая бабушке взаимностью.

— Но сегодня, — продолжила баба Маша, — я собрала вас не только по случаю своего дня рождения. Вынуждена вам сообщить, что, к сожалению, мне осталось совсем недолго жить на этом свете.

— Бабуля! – вскрикнула Лиза. – Что ты такое говоришь? Ты здоровее всех нас.

— Хотелось бы в это верить, но врачи говорят совершенно другое, — развела она руками.

Посыпались вопросы, предложения съездить на обследование в другой город, даже поиск тут же врачей через интернет, но баба Маша прервала эту суету.

— Дорогие мои, мне приятно, что вы так заботитесь обо мне, но вам придется смириться с моей скорой кончиной. Как это сделала я.

Лиза заплакала, не сумев сдержаться. Ей не верилось, что ее бабушки скоро не станет, и она собиралась бороться за нее до конца.

— Но я вас собрала не только за тем, чтобы сообщить печальную новость, о которой даже ваши родители еще не знают. Я вам должна сказать, что я составила завещание. Все свое имущество я оставляю вам. Так сказать, дам вам старт в будущее. В завещании я написала, кому и что отходит. Потому что не хочу ваших ссор и споров.

— Бабуль, да ты чего, — произнес Никита, — мы бы никогда не стали ругаться из-за наследства.

— Я на это очень надеюсь, поэтому предлагаю вам просто поровну разделить все, что вы унаследуете. Но если вы не сможете договориться, тогда завещание разрешит ваши споры.

— Да какое завещание, бабуль, — продолжая плакать, произнесла Лиза. – Мы должны твоим здоровьем заняться, чтобы ты прожила, как можно дольше.

Внуки сообщили своим родителям печальную новость, и все вместе они уговорили бабу Машу пройти еще одно обследование. Но, к сожалению, оно только подтвердило слова первого врача: бабушке Маше осталось не больше полугода.

Бабы Маши не стало через семь месяцев. Она даже прожила больше, чем ей прогнозировали врачи. Правда, в последние месяцы ей было совсем плохо. Она все время лежала, и порой даже не узнавала близких людей.

Когда траур закончился, пришло время вступать в наследство.

Оказалось, что свою двухкомнатную квартиру со всем имуществом баба Маша оставила Никите, так как у него уже есть семья. Однокомнатную — Егору. А Лизе баба Маша завещала свой дом и все, что в нем есть, с пометкой, что хочет оставить любимой внучке то, что она любила больше всего.

Также в завещании была приписка, что баба Маша будет счастлива, если ее внуки окажутся настолько дружны, что просто поделят все имущество поровну.

Лиза тут же, услышав последнюю волю бабули, предложила двоюродным братьям сделать все так, как хотела бабушка. Продать все имущество, а деньги разделить пополам.

— Какая ты хитрая, — усмехнулся Никита, — моя квартира стоит раз в пять дороже твоего дома.

— Но так же бабушка хотела… — как бы оправдываясь, проговорила она.

— Если бы она так хотела, то и завещала бы все это нам вместе, — вмешался Егор, который тоже явно не хотел отдавать квартиру.

— Она просто не хотела, чтобы мы ссорились, пытаясь все это поделить, — возразила Лиза.

— Так давай и не будем ссориться. Забирай свой домик в деревне, и будь счастлива.

Отец Лизы, сын бабы Маши, тоже возмущался, что его мать так нечестно распределила имущество.

— Этим лодырям, которых в деревню и не затащить было, она оставила квартиры в городе, а своей любимой внучке лишь дом в деревне! И где справедливость?

— Пап, она оставила мне то, что сама любила больше всего, — оправдывала Лиза бабушку.

— Ну-ну, — лишь хмыкал ее отец.

Лиза не знала, будет продавать этот дом или нет. Так бы деньги от его продажи ей очень помогли: она смогла бы взять квартиру в ипотеку, а вырученные за дом средства были бы первоначальным взносом. Но в любом случае решать это она будет, когда окончит учебу. А пока пусть дом стоит, станет туда ездить убираться, да протапливать его зимой.

Спустя месяц после вступления в наследство, Лиза решила поехать в бабушкин дом и убраться там. Выкинуть всякий хлам, навести порядок. Сложить те вещи, которые ей дороги, как память, в коробку, чтобы с ними ничего не случилось.

Целый день она убиралась в доме. Просила братьев приехать помочь, но те отмахнулись. Мол, твое наследство, ты в нем и копайся.

Когда Лиза дошла до бабушкиной одежды, она не смогла сдержать слез. Ей до сих пор не верилось, что ее нет с ними. И плевать ей было на это наследство, ни одна квартира не заменит любви бабули.

Поплакав, Лиза решила все же разобраться. Вещи она хотела отдать нуждающимся, а, может, что-то и себе оставить. Мода все же циклична.

Пока разбиралась, Лиза наткнулась на какую-то коробку. Вначале она думала, что бабушка хранит в ней какие-нибудь нарядные туфли или украшения. Но когда Лиза ее открыла, то даже потеряла дар речи. Там были деньги. Много денег.

То, что оставалось у бабушки на счетах, перешло ее детям. Там было около ста тысяч, и все тогда удивились, когда бабушка успела потратить все деньги. А, оказывается, она их и не тратила вовсе. А копила, складывая в коробку.

Лиза пересчитала деньги, и вышло у нее только с третьего раза. Каждый раз она сбивалась со счета. Оказалось, что там лежит чуть больше пяти миллионов рублей. Похоже, все эти годы бабушка откладывала деньги от сдачи жилья, а жила лишь на свою пенсию.

А еще там была записка, написанная заботливой бабушкиной рукой.

«Я очень надеюсь, что вы все же решили разделить все поровну между собой, и эти деньги будут для вас всех. Но если, Лизонька, ты читаешь это одна, значит, братья не захотели делиться квартирами. Тогда эти деньги по завещанию твои. Очень вас люблю, и не хочу, чтобы вы ссорились из-за наследства. Потому что, прожив довольно долго, я поняла, что, сколько бы ты не заработал за свою жизнь, все равно с собой в могилу это не заберешь».

Лиза читала и плакала. Нет, не от того, что теперь у нее есть средства на покупку квартиры, и не от того, что бабушка, оказывается, оставила ей намного больше, чем старый дом в деревне. А от того, что это письмо было написано заботливой рукой бабули.

Домик Лиза оставила. Потом, когда у нее уже появился муж и родился ребенок, они вместе восстановили его и приезжали летом, чтобы отдохнуть на природе.

Братьям Лиза даже не сказала о найденных деньгах. Она понимала, что это еще больше внесет раздор в их отношения. Все думали, что Лиза купила квартиру в ипотеку, правда, не понимали, почему она не продала дом, чтобы иметь хороший старт.

— Потому что это дом моего детства, — в ответ улыбалась она. – Я чувствую себя там хорошо, словно, бабушка рядом. Она и впрямь оставила мне лучшую часть наследства.

— Нет, на ночь глядя я никого не выгоняю, Зоя, не придумывай, уйдёте с сыном утром. Мне как раз в семь часов собираться на работу, вот и встанем вместе, — произнесла Татьяна Сергеевна с совершенно невозмутимым видом.

— А нельзя ремонт отложить до лета? Мы бы с Семёном на дачу уехали жить, а сейчас холодно. Да и Игорь вернётся к тому времени, — спросила невестка.

— Нет. Нельзя. Сейчас цена на работу самая выгодная, потом жаркий сезон начнётся, спрос будет большой, да и летом зачем тут эта пыль.

— Пыль всё равно будет, — заметила Зоя.

— Да, кстати, вещи ваши тоже нужно будет вывезти до конца ремонта, я тебе не раз уже говорила. Слушай, Зоя, я тебе так скажу. Ты зря играешь на моих нервах. Сын мой тебя принял с ребёнком, могла бы и промолчать.

— Но это же ваш внук! — не сдержалась она.

— Да?! Там у него дочка на севере. Вот она моя внученька. А то, что Семён мой внук ещё доказать нужно.

— Что доказать? — переспросила Зоя, не веря в то, что только что услышала.

— Ты слышала, не прикидывайся. Я, как и Игорь, не уверена, что Семён наш.

— Вот те здрасте. Ребёнку почти четыре года и только сейчас вы решились это сказать. Вот дела. И да, кстати. Куда мне с ребёнком завтра утром идти, вы не подскажите?

— Не знаю, — пожала плечами Татьяна Сергеевна, и захлопала ресницами.

***

С Игорем Зоя познакомилась пять лет назад. Серьёзные намерения мужчины сыграли свою роль.

«Я встречаюсь только с теми, с кем готов создать семью», — сказал Игорь, когда они вышли из кинотеатра, и Зоя растаяла. Три попытки вступить в брак были у неё за спиной, три неудачные попытки, поэтому на их фоне Игорь был верхом совершенства. Он много работал, правда, надолго уезжал на вахту. Но с учётом того, что их в маленьком городе так просто заработать даже небольшую зарплату было сложно, это характеризовало его с положительной стороны. Красивым Игоря назвать было сложно. Обычный мужчина среднего роста с пивным животиком и начинающими редеть волосами. Впрочем, и Зоя не блистала, имея заурядную внешность.

Зоя работала поваром в школьной столовой, а вечерами мыла пол в той же школе.

Ей было тридцать два, он на два года старше, тут уже не до большой любви, достаточно было симпатии и холодного расчёта.

Когда Зоя забеременела, Игорь сразу сказал: «Нужно зарегистрировать брак. Я один раз был женат, поэтому празднований не будет».

Зоя и сама была рада такому повороту. Расписались и хорошо. А то, что с ребёнком не бросил, вообще, прекрасно. Её родители жили далеко, да и отношения с ними были у Зои напряжённые. Мать с отцом с годами слишком пристрастились к бутылке, и в один из подходящих моментов Зоя уехала к тётке по отцовской линии. Тётя Маша была счастлива, что Зоя выходит замуж и идёт жить к мужу.

Недовольна была лишь мать Игоря. Сын после развода стал жить в её квартире, жильё на севере оставил жене. Полгода Игорь отсутствовал, потом приезжал, привозил деньги и всё лето помогал матери на даче, захватывая май и сентябрь, что не могло не радовать Татьяну Сергеевну. А теперь в квартире постоянно жила совершенно чужая женщина. Сына не было дома, а она шуршала, пела в ванной комнате, ходила с пузом по квартире, загадочно улыбаясь. Потом эти крики ребёнка по ночам и дням. Спасалась Татьяна Сергеевна на даче, но теперь Игорь помогал мало. О том, чтобы снимать на полгода квартиру, он даже не хотел разговаривать. А она, привыкшая к одиночеству после смерти мужа, и к своему темпу жизни, вечно была на взводе.

Но самым главным было то, что не верила в любовь невестки мать Игоря. Всё думала, что по расчёту выскочила Зоя за него. Какая жена выдержит разлуку по полгода? Другая давно бы извела мужика, а эта молчком. Да и о том, что Семён её внук, часто задумывалась. Болело сердце матери.

Характер у Татьяны Сергеевны был не из лёгких. Вот и сейчас, она задумала сделать ремонт до дачного сезона и заранее предупредила Зою, чтобы она с Семёном съехала. А та ни в какую. Хотя идти невестке было куда — тётка готова была их принять. Но Зоя встала в позу и Татьяна Сергеевна не отступала. Косметический ремонт в квартире давно напрашивался. Да и Семён ускорил своим творчеством этот момент, откладывать было уже некуда. Татьяна Сергеевна понимала, что цена на всё растут, а позже у неё возможности обновить ремонт может и не быть.

***

Зоя набрала номер мужа. Длинные гудки. Она пожала плечами и отложила телефон. Обычно Игорь всегда отвечал. Через час Зоя перезвонила мужу, опять нет ответа. Позже часа ночи звонить не стала. Но такое стечение обстоятельств её насторожило.

Утром телефон и вовсе был отключён.

— Татьяна Сергеевна, — Зоя вошла на кухню, как только услышала, что свекровь встала. — Игорь не отвечает, — с дрожью в голосе сказала Зоя.

— Хотела нажаловаться на меня?

— Татьяна Сергеевна, сын ваш на телефон не отвечает.

— Спит мой сын.

— Телефон недоступен. Раньше такого не было.

— Мало ли что, зарядить не успел, ушёл не работу. Нет, Зоя, я что-то не понимаю, то по шесть месяцев не интересуешься где мой сын, а тут, как петух жареный клюнул, сразу …

— Мы каждый день созваниваемся или пишем друг другу постоянно. Тут что-то не то.

— Боишься, что кто-то уведёт мужа. А правильно!

— Не говорите глупостей, Татьяна Сергеевна.

— На работу позвони, давай…, — мать взволнованно подала снохе её телефон.

— Что? Как в больнице? А почему нам не сообщили? Сообщили? Так это его первая жена… Да, диктуйте, я запишу.

Зоя схватила с хлебницы тетрадь, в которую свекровь записывала свои рецепты и принялась писать.

— Что, что, говори? — трясла её Татьяна Сергеевна.

— Инсульт.

— Какой ещё инсульт, ему и сорока нет?

— Я не знаю, — Зоя сидела совершенно понурая, теребила тетрадь, в которую записала телефон.

— Я поеду, сегодня, сейчас же. Надо его оттуда забирать.

— Звоните его первой жене, она же должна быть в курсе, — тут же предложила Зоя.

Теперь уже Татьяна Сергеевна сидела с телефоном у уха и внимательно слушала, когда на том конце ответят.

— Оля, ну наконец-то ты ответила. Да, я. Что? Как не звоните больше? А Игорь, ты знаешь, что с ним случилось? Не знаешь и знать не хочешь? Оля… Бросила трубку, — Татьяна Сергеевна прислонила к сжатым губам кулак и закрыла глаза.

— Так. Не паниковать. Я найду телефон больницы и позвоню. Ещё нужны будут деньги. Может, кредит взять? — Зоя принялась ходить по кухне, два шага в сторону двери, два назад.

— Может, Зоя, мне поехать, я мать?

— Нет, Татьяна Сергеевна, у вас ремонт. Семёна я тёте отвезу сегодня и уеду.

— Какой уж тут ремонт, отменю всё. И с внуком посижу, поезжай.

Зоя дозвонилась до лечащего врача, всё разузнала и вечером уже уехала к мужу, а через три недели привезла его домой.

— Повезло, мам, человек мимо проходил, когда со мной это случилось, и помог.

Игорь сидел в кресле и рассказывал о произошедшем. Мать внимательно смотрела на сына, а жена сидела рядом и гладила его по руке, Семён тут же вертелся на диване рядом. Речь восстановилась сразу, но левая сторона требовала к себе большего внимания, чем рассчитывала мать.

— Реабилитационную программу я нашла хорошую. Важно в первые месяцы Игоря пролечить, сразу, чтобы от болезни не осталась и следа.

— Ну, тоже ты придумаешь, — усмехнулся муж, — не осталось следа, это такая бяка…

— Да, только так, правда же, Татьяна Сергеевна?

— Так. Правильно Зоя говорит. Ты такой молодой, надо до конца бороться.

Мать не спрашивала подробностей, но когда посматривала на невестку, понимала, что она что-то недоговаривает.

Поздно вечером на кухне, прикрыв дверь, Зоя попросила свекровь остаться и поговорить.

— Татьяна Сергеевна, в общем, там такая история случилась. — Зоя обернулась, посмотрела не слышит ли кто. — Игорь пришёл к Ольге, чтобы повидаться с дочерью, как он всегда делал, подарки привёз, денег. Пришёл, а там мужик в трусах дверь открывает. Всё бы ничего, она же в разводе, имеет право встречаться с кем захочет. Но… девочка, дочь, как считал Игорь, вылитая этот мужчина. Те самые пшеничные волосы и голубые глаза. Игорь говорит, всё в глазах потемнело, когда ямочку у этого мужика на щеке увидел, тут уже всё стало ясно без экспертиз.

Татьяна Сергеевна перебила Зою.

— Выходит, внучка и не моя?

— Выходит.

— Но слушайте дальше. Вышел Игорь на улицу, сел на скамейку, а тут Ольга возвращается из магазина. Счастливая, летит просто. Подошла к Игорю и говорит, что её любимый вернулся, помирились они. И созналась, что этот мужчина настоящий отец девочки, поругались они, когда ухажёр узнал о беременности, а тут Игорь подвернулся. Не извинилась, голову выше подняла и пошла домой. Игорю тут же совсем плохо стало. Мужчина какой-то мимо шёл, понял в чём дело и вызвал скорую помощь. Я очень вас прошу эту тему пока не поднимать, всё, что нам сейчас нужно — это поставить его на ноги, восстановить все нейронные связи как можно скорее. Доктор сказал, что у Игоря очень высокие шансы на почти полное выздоровление при должном лечении.

Татьяна Сергеевна посмотрела на невестку так, как никогда не смотрела. Как, наверное, не хотела смотреть.

Зоя была решительна, в её глазах читался оптимизм, настрой и какая-то неведомая ранее эмпатия.

И потянулись дни за днями. Зоя не отступала ни на шаг, не чувствовала усталости. Она консультировалась с врачами, искала возможность получить лучшую реабилитацию, бесплатные лекарства и процедуры, не спала ночами, чтобы получить второе мнение по важному вопросу, возила везде мужа, она изучала тему, будто писала диссертацию.

Ах, как же ошибалась Татьяна Сергеевна, как ошибалась. Вот в такой беде и в одно мгновение выяснилось кто настоящая жена и кому что в браке было нужно. Свекровь очень хорошо приняла Ольгу, да и что не принять, виделись несколько раз, улыбчивая, обходительная, со всем соглашается. В гости ездила свекровь тоже пару раз всего, оттого внучка была любимой. А Сёма? Семён орал ночами и днями шесть месяцев, кругом ползунки, бутылочки, банки с питанием. Зоя имела своё мнение на воспитание ребёнка, да и на всё вокруг тоже. Причём отличное от мнения свекрови. Мельтешила перед глазами день и ночь. Как тут ни думать, ни сравнивать. А выходит, зря. По поступкам и судить нужно о человеке.

Зоя, как обычно, сидела на кухне перед открытым ноутбуком и что-то читала. Татьяна Сергеевна принялась мыть посуду, хотя невестка просила оставить.

— Зой, ты мне скажи, только правду, ладно. Семён Игорю сын? — свекровь повернулась к невестке и посмотрела прямо в глаза.

— Опять? Ну, Татьяна Сергеевна, ну зачем?

— Правду хочу знать.

— А правда она тут, рядом с вашим сыном. На ваших глазах мы встречаться начали. Да, не скажу, что любила до беспамятства, но и любовь разная бывает, тем более нам не по восемнадцать с Игорем. Да и разве вам нужны доказательства? Разве нужны тесты, чтобы принять нас, принять, как семью вашего сына, как его неотъемлемую часть.

Татьяна Сергеевна часто-часто захлопала глазами. Столько боли и негодования она услышала сейчас, так стыдно ей стало, что сомневалась.

— Ты прости меня, девочка моя, прости, глупая я баба, столько лет прожила, а не вижу человека, что передо мной.

Татьяна Сергеевна разревелась. Зоя подошла к ней и обняла:

— И вы меня тоже простите, заносчивая я, упрямая, характер у меня такой.

Они обе обнимались, утирали слёзы.

— Вы чего? Ваша сырость уже в комнату полезла, — Игорь зашёл на кухню, — случилось что? Лучше смотрите, как у меня получаться стало. — Игорь сжал эспандер кистью так сильно, что резиновый бублик превратился в длинную вытянутую сушку.

— Игорь! — воскликнула Зоя и обняла мужа.

— От счастья, сынок, и плачем, что всё у нас хорошо, что ты восстанавливаешься, — мать приобняла сына с другой стороны.

— Вот вы женщины, странный народ. Плохо — плачут, хорошо — тоже ревут.

— Зато с нами не соскучишься, — улыбнулась Зоя.

Муж ушел к другой, оставив меня с четырьмя детьми и долгами. Вскоре судьба подкинула мне такой подарок, о котором я и не мечтала
— Я больше не могу так жить, Аня, — Сергей швырнул связку ключей на стол, мука разлетелась по поверхности, как снег.
Я замерла, зажав в руках тесто. Дети в другой комнате затихли, словно почувствовали приближение грозы. Стараюсь дышать ровно, хотя сердце бьётся где-то в горле. Показывать страх нельзя. Пока получается.
— Что случилось? — голос предательски дрогнул, несмотря на попытку говорить спокойно.
Сергей смотрел сквозь меня, будто меня не существовало. Этот взгляд я уже давно узнаю — холодный, отстранённый. За последние месяцы он превратился в привычную маску. Не жена. Не человек. Просто помеха.
— Всё! — повысил он голос. — Эта работа, этот дом, долги до потолка! А ты всё время возишься со своим тестом!
Медленно кладу скалку. Обтираю руки о фартук, пятнистый от варенья. Какие мелочи замечаются в такие моменты — каждая крупинка сахара, каждый завиток на обоях, каждая морщинка на его лбу. Всё становится невероятно чётким.
Сергей плеснул воды из графина, залпом выпил. Его пальцы, покрытые смолистым запахом пилорамы, оставили след на стекле. Мелькнула странная мысль: завтра придётся вытирать.
Он долго молчал, потом тихо произнёс:
— У меня есть другая. В соседнем посёлке. Её зовут Марина.
Воздух в комнате сгустился. Стал плотным, почти непроницаемым для дыхания. Как будто я задыхалась в собственном доме. Сердце провалилось куда-то вниз.
— Мы встречаемся полгода, — продолжал он, глядя в окно. — Она молодая. Без детей. Без долгов.
Каждое слово — удар. Точка за точкой выстраивается картина: старая, с детьми, с кредитами — вот что я теперь для него. Он даже не спросил, люблю ли я его. А я и сама не знаю — это были годы привычки, а не чувства.
— Я ухожу к ней. Завтра. Вещи уже собраны.
Он кивнул в сторону прихожей, где только сейчас я заметила большую спортивную сумку. Как же я её не видела раньше? Так же, как не замечала других сигналов — постоянных задержек, скрытых сообщений, равнодушия к детям.
— А дети? А дом? Кредит ведь оформлен на мне, но платили мы вместе…
— Они справятся. И ты справишься, — сказал он, как будто повторяя слова, которые слышал не раз. — Ты всегда справлялась.
Из дверного проёма показалась Даша, худенькая, бледная, в слишком большой футболке. Позади неё прятался Саша. Глаза расширены, в них — понимание, которого быть не должно у ребёнка.
Разговор был короткий, резкий. Сергей даже не попытался смягчить правду. Она вышла грубой, некрасивой, как весенний снег под ногами.
Потом он просто ушёл. Без объятий, без прощаний. Хлопнула дверь, захрустел гравий под его шагами. И всё. Только мы четверо остались в доме, который теперь давил кредитом, одиночеством и вопросами, на которые не было ответов.
Тимка спрашивал, всё ещё сердит ли папа. Младший не понимал. Но Мила, чуть постарше, сразу всё почувствовала — нас бросили.
Эту ночь я не спала. Лежала, смотрела в потолок, внутри — ни боли, ни слёз. Только один вопрос: как?
Как прокормить четверых? Как закрыть кредит за дом, оформленный на меня ещё до свадьбы? «Так выгоднее», — говорил Сергей. Теперь эти выгодные условия стали камнем на моей шее.
Прошло два месяца. Сергей не вернулся. Позвонил через неделю с чужого номера — сказал, что вещи забирать не будет, а алименты сможет отправлять минимальные. Крохи.
Соседи советовали продать дом, уехать к родителям. Но как уместиться в маминой однушке с четырьмя детьми? Она и сама еле сводит концы с концами на пенсию.
Менять работу? На что? Мои курсы бухгалтера — пятнадцать лет пыли. Сейчас я лучше умею считать памперсы, чем документы.
Банк прислал первое уведомление о просрочке. Ночами я лежала, считала. Считала. Считала…
Зарплата минус лекарства. Минус школьные принадлежности. Минус коммуналка.
А впереди — снова неделя, месяц, год.
Минус еда. Минус коммунальные платежи. Минус школьные обеды. Минус лекарства. Минус кредит. Всё время — минус. Получалось так, что даже если очень-очень стараться, всё равно не хватает.
Утром Даша тихо сказала, что Тимка температурит. Грипп пришёл в самый неподходящий момент. Лекарства кончились, а на карте осталось всего восемьсот рублей. До аванса — семь дней. Кажется, целая вечность.
А потом классная руководительница Милы осторожно спросила: «Аня, ты уверена, что Мила получает завтрак перед школой? У неё голова кружится на уроках».
Сердце оборвалось. Оказалось, Мила молча делилась своим бутербродом с братом, а я ничего не замечала. Мать года, а не видела очевидного.
Вечером я села за стол с калькулятором. Считала снова и снова. Цифры не просто не складывались — они разбегались, как испуганные тараканы. Ни одного плюса. Только минус, минус, минус…
Саша принёс свой рисунок — дом с зелёной крышей.
— Это наш новый дом, когда у нас будут деньги, — сказал он.
Я отвернулась, чтобы сын не увидел слёз. Новое будущее. Какое там будущее?
И в этот момент кто-то постучал в дверь. На пороге стояла Наталья Сергеевна — заведующая библиотекой.
— Анечка, нужна помощь… Уволилась буфетчица, а через неделю комиссия из района. Поможешь временно? Хотя бы пару недель?
Работа предлагалась простая — печь булочки, готовить чай. Оплата невысокая, но хотя бы какой-то плюс в бюджете. Я согласилась. Хоть так, хоть эдак — надо было выживать.
Первый день в буфете я принесла двадцать булочек. Закончились за час. На второй — сорок. Разошлись за два часа.
— Ань, что ты туда кладёшь? — удивлялись люди.
«Душу, немного масла и горсть отчаяния», — думала я. Оно, оказывается, отлично работает как добавка к тесту.
Через месяц у меня появились постоянные клиенты. Я пекла до рассвета, возила детей в школу, работала в буфете, ложилась спать под три часа. Соседка качала головой:
— Ты себя загубишь.
А я смотрела на второе предупреждение от банка и думала: нет, не загублю. Выстою. Ради них.
В ноябре Тимка заболел снова. Я сидела у его кровати, задыхаясь от усталости, когда зазвонил телефон. Незнакомый мужской голос представился Виктором Андреевичем из районной администрации. Он пробовал мои булочки в библиотеке.
— Мы открываем новое здание МФЦ. Нужен буфет. Пространство больше, оборудование лучше. Хотим предложить вам это место.
— Но я не справлюсь… У меня дети…
— Мы поможем. Можно оформить ИП, есть программа поддержки малого бизнеса. Это ваш шанс, Аня.
Когда положила трубку, в дверях стояла Даша. Спросила, что случилось. Я рассказала.
— И ты откажешься? — её голос был полон вызова.
— Как я управлюсь? Болезни, школа, кредит…
— А если не справишься здесь? — она сглотнула. — Мам, ты знаешь, что Мила продала свои карандаши Светке? Чтобы мне на экскурсию собрать?
Замерла. Не знала. Не хотела знать. Они всё понимают. Всё видят. Как я не сплю ночами, как бьюсь из последних сил.
Посмотрела на календарь. До следующего платежа по кредиту оставалось двенадцать дней.
— Если я соглашусь, сможешь присматривать за ребятами, пока я буду в райцентре?
— Конечно! Валя поможет. Она обещала.
— Тогда завтра я позвоню Виктору Андреевичу. Попробуем.
Она крепко обняла меня:
— Мы прорвёмся, мама.
Я гладила её по волосам и повторяла про себя: может, правда прорвёмся. Где-то должен быть свет.
Три года пролетели, как один напряжённый вздох. Сегодня моё кафе «Анютины булочки» уже стало местной достопримечательностью. Расширили меню, наняли помощниц, закрыли треть кредита за дом.
Саша нарисовал кафе с длинной очередью довольных людей. Над всем этим — ангел. По его словам, это дедушка. Не дожил до всех этих событий. Может, и правда наблюдает оттуда.
Работали без выходных. Дети помогали как могли. Даша вела учёт доходов и расходов лучше любого бухгалтера. Мила после музыкалки мыла посуду, Тимка аккуратно складывал салфетки — не идеально, но с такой любовью, что сердце сжималось.
Однажды в кафе вошла пара — женщина в дорогом пальто и высокий мужчина лет пятидесяти.
— Это она, — обратилась женщина к своему спутнику. — Та самая Аня, о которой я говорила.
Оказалось, Елена — владелица сети семейных кафе «Городок». Её спутник — инвестор.
— Проезжали, и я настояла заехать, — улыбнулась она. — Говорят, ваши булочки особенные.
Михаил Аркадьевич заказал кофе и по одной каждой выпечки. Елена попросила состав. Потом сделала паузу и сказала:
— Мы хотим купить рецепт и право использовать название «Анютины булочки». Предлагаем хорошую сумму.
— Но зачем? У вас своя кухня, свои технологии…
— Не такие, — покачал головой Михаил Аркадьевич. — У нас всё правильно, но нет души. А у вас — есть.
Сумма, которую они назвали, могла полностью закрыть мой кредит. С запасом. Но это была вся моя работа, всё, что у меня было…
— Мы не просим закрываться, — добавила Елена. — Напротив. Хотим открыть вашу точку в областном центре. Как франшизу. С вами во главе.
— В городе? Но как же дети?.. — только и смогла произнести я.
— Переезжайте к нам, — пожал плечами Михаил Аркадьевич. — С жильём поможем на первых порах. Детей определим в хорошую школу.
— У вас есть дети? — поинтересовалась Елена, внимательно глядя на меня.
— Четверо, — я не удержала лёгкой улыбки. — Старшей пятнадцать, младшему восемь.
Они обменялись взглядами.
— Отлично, — кивнула она. — Семейное кафе от настоящей семьи. Это то, что нужно. Наш бренд.
Дома собрала детей за столом. Объявила семейный совет. Даша загорелась идеей сразу: город, возможности, новые перспективы.
Мила беспокоилась о музыкальной школе. Саша тут же нашёл информацию о художественных студиях в городе. А Тимка задал главный вопрос:
— А дом мы продадим?
— Нет, малыш, — я обняла его. — Дом остаётся нашим. Мы будем приезжать сюда на выходные.
— И кредит закроем, — добавила Даша с деловым видом. — Правильно?
Я смотрела на своих детей и видела не просто подростков, а маленьких взрослых. Они прошли через всё это со мной — без жалоб, с терпением, с любовью друг к другу.
И вот теперь, кажется, судьба наконец-то решила быть к нам доброй.
Сделка оформилась спустя месяц. Кредит был почти закрыт, мы купили старенькую, но надёжную машину, собрали вещи.
В последний вечер в деревне раздался осторожный стук в дверь. На пороге стоял Сергей. Похудевший, осунувшийся, как будто годы жизни навалились на него вдруг сразу.
— Привет, — он переминался с ноги на ногу. — Я слышал, вы уезжаете?
— Да, — ответила я спокойно. — В город. У меня там открывается буфет.
— Своё дело? — Он даже немного удивился. — Ну ты даёшь…
Тимка выглянул из комнаты и замер. Увидел отца. Отец посмотрел на сына. Ни радости, ни боли — только чужие взгляды. Какими они и стали.
Подошли остальные дети. Молча выстроились в коридоре. Даша первой, как всегда. Сергей протянул небольшой конверт — «на новоселье».
— Спасибо, — я взяла и сразу передала Даше. — На мороженое.
Попросил зайти, проститься как следует. Я мягко, но твёрдо отказала.
— Нам завтра рано вставать. Нужно собираться.
Он замялся ещё немного, потом сказал то, чего я не ожидала:
— Я горжусь тобой, Ань. Ты справилась. Без меня.
— Благодаря тебе, — я впервые за этот разговор улыбнулась. — Если бы ты не ушёл, я бы никогда не узнала, на что способна.
Сергей вздрогнул. Не такой реакции он ждал. Потом робко спросил, можно ли будет звонить детям. Конечно, ответила я. Он их отец.
Ещё постоял на крыльце, медленно развернулся и пошёл к калитке. Шаги его были тяжёлыми, плечи поникли, будто он уносил с собой не только воспоминания, но и всю ту жизнь, которую мы оставляли позади.
Даша закрыла дверь и обняла меня:
— Я горжусь тобой, мам. Ты лучшая.
Мы стояли так долго — в центре дома, который чуть не потеряли, но сохранили. Не случайностью, не милостью, а силой. Любовью. Нашей семьёй.
Завтра начнётся новая жизнь. Но мой истинный подарок судьбы — не деньги, не контракт, не кафе.
Мой подарок — это я сама. Та сила, которую я нашла внутри себя. Сила, которая спасла моих детей. Мою семью.

Поселился Сын…
…Тёмным осенним промозглым вечером я поняла, что в моём животе поселился сын.
То, что это – сын, а не, к примеру, глист — я поняла сразу.
И очень ответственно стала его взращивать.
Я кормила сына витаминами, пичкала кальцием, и мужественно глотала рыбий жир.
Сын не ценил моих усилий, и через пять месяцев вспучил мой живот до размеров пляжного мяча. И ещё он всё время шевелился и икал.
Я торжественно носила в руках живот с сыном, и принимала поздравления и мандарины. Которые ела с кожурой, и с жеманной улыбкой.
Мы с сыном слушали по вечерам Вивальди, и трагично, в такт, икали под «Времена года»…
Через шесть месяцев я поймала себя на том, что облизываю булыжник с водорослями, который извлекла из аквариума. Я этого не хотела. Я выполняла приказы сына.
Через семь месяцев я стала килограммами есть сырую гречку. Сын надо мной глумился.
Через восемь месяцев я влезала только в бабушкин халат, и в клетчатый комбинезон, который делал меня похожей на жену Карлсона. Сын вырос, и не оставил мне выбора.
Через девять месяцев я перестала видеть собственные ноги, время суток определяла по интенсивности икоты сына, ела водоросли, сырую гречку, мандарины с кожурой, активированный уголь, сухую глину, предназначенную для масок от прыщей, жевала сигаретные фильтры и кожуру от бананов.
Я не стригла волосы, потому что баба Рая с первого этажа каркнула, что своими стрижками я укорачиваю сыну жизнь.
Я не поднимала руки над головой, чтоб сын не обмотался пуповиной.
Я никому не давала пить из своей чашки.
Я старательно запихивала в себя свечи с папаверином, чтобы сын не родился раньше времени.
Причём, запихивала их не туда, куда надо. Подумаешь, ошиблась на пару сантиметров…
Я до крови расчёсывала свой живот, и всерьёз опасалась, что он у меня вот-вот лопнет.
Я купила сыну коляску, кроватку, двадцать две упаковки памперсов, ванночку, подставку в ванночку, зелёнку, вату, стерильные салфетки, десять бутылочек, дюжину сосок,штук двадцать пеленок, три одеяла, два матраса, манеж, велосипед, восемь чепчиков, кучу костюмов, пять полотенец, двадцать ползунков разных размеров, распашонки в неисчислимом количестве, шампунь, масло для попы, газоотводную трубочку, отсасыватель соплей, клизму, две грелки, зубную щётку, музыкальную карусель, два мешка погремушек и жёлтый горшок.
Я возила горшок в коляске по квартире, стирала и гладила с двух сторон все двадцать пелёнок, пятнадцать костюмов и далее по списку, а моя мама втихаря звонила психиатру.
Сын должен был родиться в период с 12 июля по 3 августа.
Двенадцатого июля я собрала два пакета вещей. В первом лежали: тапочки, гель для душа, шампунь, зубная щётка, бумага, ручка, салфетки, расчёска, носки, резинка для волос и жетоны для телефона-автомата.
Во втором пакете были две пелёнки, памперс на 3 кг., распашонка, голубой чепчик, голубой «конверт» с заячьими ушами, кружевной уголок, и соска-слоник.
Тринадцатого июля я перетащила пакеты к себе в комнату, и поставила возле кровати.
Четырнадцатого июля я купила прогулочную коляску, и переложила в неё жёлтый горшок.
Пятнадцатого июля от меня сбежал в другую комнату муж.
Шестнадцатого июля я сожрала ударную дозу рыбьего жира, и плотно оккупировала туалет ещё на два дня.
Девятнадцатого июля мне с утра захотелось плакать. Я ушла в гостиную, села в кресло под торшером, достала из кармана своего необъятного халата «Тетрис», и начала проигрывать, тоненько при этом всхлипывая.
Через час меня нашёл мой папа. Он посмотрел на меня, о чём-то подумал, подёргал себя за бороду, и тихо вышел.
А ещё через час за мной приехала Скорая помощь.
Я вцепилась руками в мужа, и заревела в голос.
Муж посинел, и сел мимо стула.
Сын принял решение родиться.
Меня привезли в роддом, взвесили, пощупали, заглянули внутрь практически через все отверстия в моём организме, и сказали, что сын родится к полуночи.
На часах было семь часов вечера.
В лифте, поднимающем меня в родблок, я заревела.
Старушка-нянечка, которая меня сопровождала, торжественно пообещала не спать до полуночи, и лично отвезти меня и сына в палату.
Я успокоилась.
Меня уложили на жёсткую кушетку, и оставили одну. Стало скучно.
Сын внутри меня молчал, и никак не намекал на то, что он хочет родиться.
Стрелки больничных часов показывали восемь вечера.
Пришли врачи. Долго читали мою карту. Щупали мой живот. Разговаривали:
— Схватки?
— Слабые.
— Воды отошли?
— Нет ещё.
— Стимуляция?
— Подождём. Сама должна.
— Шейка?
— На пять сантиметров.
— А почему не рожаем?!
И все посмотрели на меня.
Я икнула, и мне стало стыдно. Да, я приехала сюда рожать. Но я понятия не имею, почему я не рожаю! И не смотрите на меня так!
Икнула ещё раз, и тут почувствовала, как подо мной растекается тёплая лужа.
Испугалась, и заорала:
— Рожаю!!!
Ко мне подошли, пощупали живот, похвалили, и ушли.
Через минуту пришла акушерка, поменяла мне простынь, и села рядом:
— Боишься?
Спрашивает, а сама улыбается. Очень смешно. Из неё вода не течёт…
— Боюсь.
Честно отвечаю. И тут же меня колотить начало, как в ознобе.
— Завтра бегать уж будешь. Колбасой по коридору.
Улыбается.
Я рот открыла, чтоб ответить что-то, и тут дыхание перехватило: по всему позвоночнику прошла волна боли, докатилась до коленей, и пошла на убыль.
Сын твёрдо решил родиться до полуночи.
…Через три часа я лежала на мокрой от моего холодного пота кушетке, сквозь багровую пелену боли видела только свои покусанные руки, чьи-то холодные пальцы убирали с моего лица прилипшие волосы, и при каждой новой схватке выгибалась дугой.
Кто-то перевернул меня на бок, и сделал укол.
Стало легче.
В ногах увидела трёх девочек-практиканток, которые без интереса смотрели мне куда-то между ног, и тихонько переговаривались:
— Порвётся…
— Неа.
— Спорим?
— Не буду.
— Голова лезет…
— Надо Елену Анатольевну позвать…
Голова лезет?! Уже?! Где?!
Руки непроизвольно потянулись под живот, но тут же были перехвачены на полпути:
— Ты чё? Куда ты руками лезешь? Инфекцию занесёшь!
Второе дыхание открылось. На выдохе быстро спрашиваю:
— Волосы какого цвета?
— Тёмные. Плохо видно.
— А глаза? Глаза видно?
Сдавленное хихиканье:
— Угу. Ещё как.
Пришла врач. Тоже посмотрела. На голову и на часы. Потом протянула руку:
— Вставай. Только осторожно, на голову ему не сядь. Боком, боком поднимайся… Вот так… теперь идём… Тихонечко, не упади… Теперь давай лезь на кресло… Ножки вот сюда клади… Вот эти как будто рычаги видишь? Хватайся за них двумя руками, подбородок прижми к груди, и тужься! Давай! Ну, ещё чуть-чуть!
Ничего не вижу уже. Глаза щиплет от пота, волосы в рот лезут. Заколку где-то за кушеткой потеряла. Тужусь так, что позвоночник трещит. Слышу, как трещит.
— Давай, давай ещё сильнее! Стоп! Всё! Не тужься! Кому сказала – не тужься! Голова вышла, теперь тельце само родиться должно. Дыши, дыши глубже, и не тужься, а то порвёшься…
Не тужься. Как будто я могу это контролировать. Но – стараюсь. Дышу как паровоз Черепановых на подъёме.
Хлюп
Такой странный звук… Как будто кусок сырой печёнки на пол уронили.
И – пустота внутри. И дышать можно стало. Зажмурилась, и почувствовала, что мне на живот что-то положили.
Тёплое. Мокрое. Скользкое. И живое. И оно ползёт!
Открываю глаза… Тяну руки. Накрываю ладонями маленькое, жидкое как у лягушонка, тельце…
СЫН… Это МОЙ СЫН!
Животом чувствую, как стучит его маленькое сердечко.
Кто-то осторожно убирает мои руки, и просит:
— Ещё потужься разок, девочка…
Делаю всё, как просят.
Через полминуты слышу детский крик. Поворачиваю голову вправо: надо мной стоит врач. Лица его не вижу – оно за повязкой. Вижу глаза. Морщинки лучиками разбегаются в стороны:
— Ну, смотри, мамочка, кто у нас тут?
Смотрю во все глаза. Улыбка до крови надрывает сухие, потрескавшиеся губы…
Потерянно смотрю на морщинки-лучики, и выдыхаю:
— Сынулька…
Смех в палате.
Мне осторожно кладут на живот сына.
Сын ползёт к моей груди, и тоненько плачет.
Прижимаю к себе родного человечка, боясь его раздавить.
Слёзы капают на подбородок, и на сыновью макушку. Целую его в головку, и всхлипываю:
— Сын… Мой сын… Мой сыночек, моя кровиночка, моя радость маленькая… Мой… Только мой…
Самый красивый, самый любимый… Мой Андрюшка!
Имя выскочило само по себе. Почему вдруг Андрюша? Хотели Никитку…
Но вы посмотрите: какой же он Никитка? Он не похож на Никиту! Это же самый настоящий
Андрюшка!
Я ждала тебя, сын. Я очень тебя ждала. У тебя есть дом, малыш. Там есть маленькая кроватка, и жёлтый горшок. Есть коляска и игрушки. Там живут твои папа, бабушка, и дедушка. Там тёплое одеяльце и ночник-колобок. Тебе понравиться там, сын…
На часах – ровно полночь.
Меня на каталке вывозят в коридор, и протягивают телефонную трубку.
Прижимаю к уху кусок казённой пластмассы, пахнущей лекарствами, облизываю губы, и шёпотом туда сообщаю:
— Папа Вова… У нас уже целых полчаса есть сын! Он маленький, красивый, и его зовут Андрюша.
Мы ошиблись, папа… Это не Никита. Это Андрюша. Наш сын!
© Лидия Раевская

Мама не приходила. Всех детей уже забрали родители, остался только один Егорка. Он тихонечко играл с машинкой в углу группы. Воспитательница недовольно поглядывала на часы. Егорка тяжело вздохнул, посмотрел в темный проем окна, затем на дверь.
— Марь Сергеевна, я днем видел большую собаку возле забора, — обратился он к воспитательнице, — Она наверное еще там. Мама стоит и боится зайти. Может, сходим, отгоним?
— Нет там никакой собаки. Не придумывай. Сейчас еще раз наберу ее.
Марья Сергеевна взяла телефон и очередной раз набрала номер мамы Егора. Никто не отвечал. Она с тревогой посмотрела на часы.
«Наверное что-то случилось.» — Подумала она. — «Никогда такого не было. Отца у Егора нет, мать очень ответственная. Любит сына. Даже если задерживается, позвонила бы, предупредила.»
— Егорка, давай одеваться. Пойдем ко мне в гости.
— А, мама? — Заволновался Егор. — Она придет, а нас нет.
— А мы ей записку оставим, — нашлась Марья Сергеевна, — Она ее прочитает и к нам приедет. Я ей адрес оставлю, и телефон напишу. Время позднее, пошли. У меня кот голодный.
— У Вас кот? Настоящий, живой? — Обрадовался Егорка. — Мне можно будет поиграть с ним?
— Можно, пошли.
Квартира Марьи Сергеевны, Егорке понравилась. Было тепло и уютно. Пахло пирогами. Огромный, ленивый, рыжий кот, позволял себя гладить и терпеливо сносил мальчишеские шалости. Напившись чаю, Егорка уснул.
Марья Сергеевна осторожно перенесла мальчика на кровать, а сама с телефоном ушла на кухню. После долгих разговоров с представителями полиции и бюро несчастных случаев, она выяснила, что в больницу поступила молодая женщина с тяжелыми травмами, после дорожного происшествия. Женщина была без сознания.
— Как придет в себя, Вы ей передайте, пожалуйста, что с сыном все в порядке. Он у меня поживет. Пусть не волнуется. Мы навестим ее.
Поле разговора Марья Сергеевна вернулась в комнату. Егорка сидел на кровати и испуганно смотрел на нее. По его щекам текли слезы.
— Где моя мама? — Всхлипывая спросил он. — Я домой хочу, к маме. Я не хочу здесь. У меня дома мама плачет, и кроватка плачет. Игрушки все ждут меня. Идемте домой. Я к маме хочу.
— Егорушка, деточка, — забеспокоилась Марья Сергеевна, — Не плачь, маленький. Мама занята. Она на работе. Успокойся, пожалуйста. Здесь хорошо. Я тебя люблю и кот тебя любит.
— Нет, она ждет меня, — продолжал плакать Егорка, — Я не могу без мамы. — Затем посмотрел на нее и робко спросил. — А мама на небо не улетела?
— Нет, Егорушка, не улетела. Все хорошо. А почему ты спросил?
— У меня папа на небо улетел, — потом немного подумал и добавил, — И бабушка. Они сейчас на небе на меня смотрят. Когда я себя хорошо веду, они радуются. А вдруг мама тоже к ним полетит?
Марья Сергеевна нежно обняла Егорку и прижала к себе. Он доверчиво уткнулся носом ей в плечо.
— Не переживай, мама у тебя сильная. Все хорошо будет. Вот завтра встанем и первым делом к ней поедем. Навестим ее. Она не на работе. Она в больнице. Заболела мама.
— Как я недавно? У нее горлышко болит? — Встрепенулся Егорка.
— Да горлышко. Еще ручка, немного. Все хорошо будет. Она выздоровеет, и ты поедешь с ней домой.
— Ей молока теплого с медом надо. Мы ей привезем молока?
— Конечно привезем, ты ложись и глазки закрой. Я тебе сказку расскажу.
— Марь Сергеевна, а почему Вы одна живете? — Неожиданно поинтересовался Егорка.
Этот вопрос застал Марью Сергеевну врасплох. Она замялась и неожиданно для себя, заплакала.
— Был у меня сынок и муж был. Они на дачу поехали, я дома осталась. Хотела уборку сделать. Авария. Теперь вот одна с котом живу. Жалко, что меня рядом не было. Так бы все вместе были.
— Они на небо улетели?
— На небо, — вздохнула Марья Сергеевна.
— Марь Сергеевна, Вы не плачьте, — пожалел ее Егорка, — Они там на на Вас смотрят. Когда Вы радуетесь они тоже радуются, а когда плачете, они тоже плачут. Это правда, мне мама говорила. Не будем их расстраивать. Будем вместе не плакать.
Марья Сергеевна утерла слезы, обняла и поцеловала Егорку.
— Давай спать, завтра рано вставать. Я хочу попросить тебя, поживи у меня немного, пока мама в больнице. Нам с котом веселее будет. Договорились?
— Договорились, — закивал Егорка, — Я помогать буду. Я посуду умею мыть. А можно я Вас бабушкой называть буду? Не в садике, только здесь.
— Можно, Егорушка. Спи.
Марья Сергеевна еще долго сидела у окна и утирала слезы. Егорка тихо спал не ее кровати.
Прошли годы.
Егор проснулся рано. Быстро вскочил с постели, потянулся. Из кухни доносился запах свежеиспеченных пирожков. Он заглянул на кухню.
— Бабуль, ты чего в такую рань поднялась? — Спросил Егор и чмокнул Марью Сергеевну в щеку.
— Не спится. Подумала, вы с мамой проснетесь, а у меня пирожки. Вам радость, и мне приятно. Садись, я тебе молока налью. А отосплюсь на небе, когда время придет.
Лидия Малкова

— Кать, помнишь ты говорила, что хочешь взять ребенка из детского дома?

— Хотела. Но ты же запретил поднимать эту тему.

— Я передумал, — сообщил Пётр. — Мы можем удочерить девочку.

— Ты же о сыне всегда мечтал.

— Теперь все изменилось.

Мужчина подошел к жене, глаза его сияли, как если бы он собирался сообщить о сюрпризе, радость распирала его изнутри, — У меня племянница, которая сиротой росла, помнишь? Аська. Она потом еще рано выскочила замуж и пропала. Тут родственники сообщили что она дочку свою, отдала в детдом.

Аська.

Катя услышала знакомое имя и покачала головой. Не может быть, та самая, которую она хотела удочерить когда-то, Ася. Эта маленькая девочка-сирота уже выросла и сама стала матерью, ну и дела, столько лет прошло…

— Я тут подумал и решил, что мы можем забрать ее на воспитание. Ну а что? Все таки в ней не чужая кровь, моя немножко.

Катя посмотрела на супруга.

Казалось бы, они всё обговорили и пришли к мнению, что остаток жизни проживут вдвоем, без детей.

Ситуация безнадежная, у Кати по женской части одна труба, и та вся в спайках, а у Петра тоже всё грустно. Процедуру Эко делали, три раза, не прижилось, опустили руки, смирились. Да и возраст уже, Петру сорок пять, а ей сорок три стукнуло, не за горами климакс.

— Мне нужно подумать.

— А что думать то? Таких детей разбирают сразу же. Малыху же не алкоголичка родила, а молодая здоровая детдомовка, попавшая в трудную жизненную ситуацию.

Катя отнеслась к идее мужа без особого энтузиазма, но когда увидела как у мужа горят глаза, смирилась.

— Ладно уж. Но сначала посмотреть надо, — неуверенно произнесла она.

К ночи сон к ней не шёл. С удивлением обнаружила она, что не может больше ни о чем думать, кроме как о возможности стать матерью, пусть и таким способом.

***

Мысль о том, чтобы усыновить ребенка, жила в Кате давно, однако Петр плохо реагировал на разговоры о чужих детях, он всё надеялся на чудо и иметь своих.

А теперь, когда Катя смирилась с бездетной жизнью, он привез ее в детский дом.

Девочка оказалась симпатичной, с большими голубыми глазами и ямочками на щеках, ее звали Вероникой, она нахмурилась увидев Катю, а когда та подошла, оттолкнула и даже шлёпнула по руке:

— Уходи, у меня мама есть! Она заберёт меня! Я её жду!

— Кать, ну она же ребенок, — шепнул муж. Он протянул руку девочке и та на удивление, подошла к Петру.

…Петр сам бегал решая вопросы удочерения, давно Катя не видела его таким оживленным. Наконец, когда вся бумажная волокита осталась позади, Веронику привезли в семью.

— У меня мама есть и она скоро приедет за мной, — напоминала девочка.

Катя поставила перед ней тарелку с ужином.

— Не хочу, не буду есть, хочу мороженое! — капризно выдал ребенок.

— Как хочешь, — пожала плечами Катя. — Ты можешь не ужинать и лечь спать голодной.

Петр внимательно наблюдал за женой и вмешивался:

— Катюш, ты обиделась? Да перестань, она же маленькая. Ты совсем не умеешь с детьми ладить? Вероничка, а ну взяла ложку и съела все. Не то маленькой останешься, не вырастешь.

Катя убежала из кухни, не желая слушать нотаций мужа. Для нее появление маленькой Вероники в семье — большой стресс, ей тоже нелегко, вот только Пётр не понимает ее душевной боли.

…Потекли будни, в которых большую часть своего свободного времени Катя стала уделять девочке. Читали книжки, гуляли, общались. Временами Вероника забывалась и начинала хорошо относиться к приемной матери, улыбалась ей, даже обнимала иногда.

***

Деньги стали пропадать из карманов и из шкафа почти сразу же, Катерина чувствовала неладное и убрала с видного места свою шкатулку с золотыми украшениями, убрала все важные документы в шкаф, запирающийся под ключ и с опаской стала относиться к приёмной дочери.

Временами девочка капризничала и огрызалась на Катю.

Пётр защищал воспитанницу, выгораживая её перед супругой, что сослужило плохую службу: девочка почувствовала безнаказанность и начала портить всё в доме.

Кто сломал статуэтку в комнате Кати, кто изрисовал обои на всех стенах? Кто выломал выдвижные полки в дорогом встроенном шкафу-купе, кто заляпал в гостиной шторы?

— Это же ребёнок, ты чего? — защищал племянницу Пётр, муж Кати. — Были бы у нас свои родные, так же пакостили бы. Будь терпимее, прошу, как освоится, прекратит безобразничать.

Спустя год лучше не стало, Вероника росла неласковой, смотрела на Катю как на чужую. Она оказалась манипуляторшей, старалась довести Катю до нервного срыва, тайком, исподтишка, жаловалась потом Петру и бабушке, последняя не могла ничего сделать Кате, зато высказывалась сыну, что в конце-концов привело к охлаждению чувств в семье.

«Дорогая, я записал тебя к платному психологу и оплачу сеансы, сходи.
Всё дело в тебе, а не в ребенке. Девочка как девочка, ведёт себя так в силу возраста. Думаешь в других семьях по-другому и ангелочки растут?»

Не о такой семье мечтала Катя. У нее нервный срыв и виной тому Вероника, которую так хочется выкинуть из дома.

А тут месяц назад произошло нечто из ряда вон выходящее: Катя с Вероникой прогуливались по набережной и вдруг девочка сорвалась и побежала, пристала к женщине:

— Мама, мамочка! — взволнованно кричала она. Катя подошла ближе и в беременной молодой женщине узнала Асю.

Ася очень покраснела и ни слова не сказав дочери, пошла прочь.

Вероника расплакалась навзрыд, Катя видела как Ася замешкалась, но все же ушла. Она села в машину, припаркованную недалеко от набережной, за рулем был немолодой мужчина.

***

— Не могу больше, — решила Катя, разглядывая вещи, перевернутые в её шкафу.

Вчера только она заботливо сложила всё по полочкам, потратив почти час жизни, а сегодня снова всё вверх дном, словно кто-то рыскал тут. — Ухожу. Пусть сам воспитывает свою родственницу.

Она начала складывать свои вещи в чемодан, затем села на кровать, обессиленно обхватив голову.

Как жить? С чего начать? Куда идти? — сменяли в голове друг друга мысли. Непросто перечеркнуть всё.

Когда она шла к двери быстрым шагом, стараясь успеть убраться из квартиры до прихода Петра с работы, ее окликнула Вероника:

— Катя.

Женщина не повернула головы в её сторону, хотя по коже мурашки пошли. Чёрт, привыкла немного. Пока совсем не втянулась, надо уйти, бежать от девчонки и мужа, с которым нет больше взаимопонимания.

— Тёть Катя! — схватила ее за руку приёмная дочь. — Мне помощь твоя нужна. Я знаю, ты поможешь.

***

Ася вышла из палаты, еле передвигая ноги и подошла к ним в фойе. Вероника крепко прижалась к ней, зарыв своё лицо в складках халата, скрывающем огромный живот женщины.

Катя помнила Асю. Точнее сказать, не забывала.

В голове Кати всплыли воспоминания, как она еще молода, только вышла замуж за Петра. Ей двадцать два… А Ася — девочка которую она увидела на своей свадьбе.

Двоюродная тётка Петра, женщина из деревни, взяла опеку над Асей, но через год выгнала, оттого что ее муж стал попрекать сиротой, обозвав нахлебницей.

Вроде бы сделали доброе дело, забрали девочку из детдома, но нанесли ей душевную травму.

Катя тогда предложила Петру взять Аську к себе.

— А что, вырастим. Она хорошенькая, станет мне как сестрёнка.

Пётр покрутил головой: с ума сошла, не шути так, своих детей родим.

Рано мол, еще думать о детях, для себя надо пожить. Но сердечность жены всё же оценил.

…Вот так судьба пошутила, спустя много лет, Катя таки взяла девочку из приюта, но не Асю, а ее дочку.

***

— Не смотрите на меня так, тётя Катя, — проговорила Ася. — Думаете, я Вероничку бросила и опять рожать? Нет. Это, — показала она на свой живот, — не мой ребёнок. Я — суррогатная мать.

Ася усмехнулась:

— Думала, деньги большие заработаю, разбогатею и смогу забрать Вероничку. Но всё пошло не по плану. Беременела я нелегально, безо всякого договора, условий не соблюдала… Недавно пришли анализы, а я больна, болезнь жуткая, но это расплата мне, за мой образ жизни… Теперь биологические родители не выходят на связь, видимо решили не забирать плод, от больной меня.

Катя слушала и холодела от ужаса.

— Рожу — оставлю в роддоме, у меня выхода нет, — добавляет Ася. — Куда мне чужого растить, если родную не могу забрать!

— Подожди, — растерянно произнесла Катя. — Я читала где-то, или слышала, что ребёнок в таком случае может родиться вполне здоровым.

— Наверное, — вяло говорит Ася. — Но биологические родители не захотели ничего слышать, я думаю, у них полно денег, они рисковать не станут, другую суррогатную мать найдут, которая выносит для них ещё ребёнка. Другого.

***

Катерина долго думала об Асе, когда вернулась домой. Впервые сегодня Катя перестала злиться на приёмыша, девочка перестала раздражать ее.

Мама Вероники в беде. Да как же сложно всё, как бы ни старалась Катя заменить Веронике мать, это невозможно. Катя думает, много думает о беде в которую попала Ася, иногда промакивает платком глаза, тайком плачет.

Она всё рассказала мужу, тот нахмурился:

— Ну это ваши дела, женские. Я даже не знаю, что сказать по этому поводу…

Вероника тоже задумчива и молчалива, она села возле Кати и посмотрела грустным взглядом. Катя больше не могла, не выдержала, взяла девочку и обняла, поцеловала её пальчики, уложила спать рядом с собой в кровать и всю ночь не спала, размышляла, крепко прижав девочку к себе.

***

— Дай, дай мне покатать, — попросила Вероника и Катя уступила ей коляску с пухлощёким малышом внутри.

Это ребёнок, которого родила Ася, он самый. Но Аси уже нет, отмучилась. Оставшегося без родителей мальчишку усыновили Катя с Петром.

«Дорогой мой Павлуша», — думает Катя.

Он и в самом деле дорогой, очень дорогой ребёнок. Очень многого он стоил.

И теперь Катя в ответе за него, как и за Вероничку. А еще думает Катя о том, что могла бы спасти Асю и возможно, у девушки судьба сложилась бы по другому, а как же…

Вероника потискала малыша за щёчки, поцеловала в лобик и сказала вслух:

— Мамин сладкий пирожочек. Я так рада что ты родился, братик.

После, повернувшись, уткнулась в пальто Кати.

— Мамочка Катечка, — прошептала она, — Я очень люблю тебя.

— Никита, садись! Нужно срочно поговорить! – супруга села за стол, её лицо выражало решительность.

Муж сел рядом. Оксана вытерла платочком мокрые глаза:

— Я не знаю, что делать с мамой. Она уже кое-как ходит. Этой зимой просто не выживет в своём домике, он и так скоро развалится.

— И что ты предлагаешь?

— Говорю же: не знаю.

— Оксана, ты, как всегда, надеешься на меня, но это твоя мама и решать тебе.

— Никита, к себе мы её взять не можем. У нас двухкомнатная квартира и двое пацанов, уже больших. Где мы у нас маму разместим? — чувствовалось, что дочь уже приняла какое-то решение по своей матери и теперь пытается, попроще донести это решение до супруга. – У нас в городе есть платный дом для престарелых.

— Оксана, ты хочешь оправить свою мать в дом престарелых?

— У нас нет выхода. Говорят, там неплохо.

— Но, как ты сказала, он платный, — супруг скептически улыбнулся. — И сколько?

— Две тысячи в день. Если платишь сразу за месяц, то сорок в месяц. Там за ней и уход будет, и медицинское обслуживание. Для нас сорок сумма немалая, но, как-нибудь выкрутимся.

— Оксана, как-то это всё подло. Мать нам всегда варенье, соленья приносила, внукам – гостинцы. И всё делала от души, а мы её в дом престарелых.

— Никита, думаешь у меня сердце кровью не обливается? У нас нет выхода.

— Ох! – тяжело вздохнул муж. – Других вариантов нет?

— Думала, дом её продать. Мама ведь его на меня переписала. Да, кто его купит – зима на носу. Да и сколько заплатят за эту развалюху?

— Ты с матерью-то разговаривала?

— Нет ещё. В субботу поедем, уберём у неё всё в огороде, заодно, с ней и поговорим.

— В огороде я с сыновьями всё уберу, — супруг помотал головой. – Но о доме престарелых разговаривай без меня.

— Никита, до весны она там поживёт, а весной что-нибудь придумаем, если ей там не понравится.

— Нет, Оксана, чувствую, если мы отправим мать в этот дом, то это навсегда. Подло как-то всё это.

***

Неделю уже Лидия Михайловна в доме престарелых. Понимает, что у дочери не было выхода. Действительно, и ходить уже трудно, а не то, что одной жить в своём доме, восьмой десяток уже пошёл.

Но ведь не о такой старости мечтала. Хотелось последние свои годы среди родных прожить, но кому она теперь больная нужна.

Зашла медсестра:

— Лидия Михайловна. К тебе внуки пришли.

Улыбка озарила лицо бабушки, когда те зашли. Уже и младший, Стас, был выше её, а уж Матвей выше на целую голову.

— Привет, бабушка! Как ты здесь?

— Нормально, кормят здесь хорошо. Медсёстры и нянечки за нами ухаживают, — и как обычно засуетилась. – Вы садитесь, садитесь вон за стол!

— Мы не на долго. Вот тебе продуктов принесли и вещи тёплые.

— Спасибо! – и тут же спросила. — Как дела в школе!

— Нормально, — ответили чуть ли не хором.

— Давайте учитесь! Матвей, тебе последний год. Надумал, куда пойдёшь?

— В наш институт.

— А родители-то где? Вас послали, а сами не приехали.

— Отец к тебе в дом поехал.

— Ой, надо бы ему сказать, чтобы морковь всю выкопал, а то на улице уже холодать начинает, — заохала бабушка. — И капусту бы срезал, вилки уже большие.

— Сейчас позвоню!

Стас достал телефон и набрал номер:

— Папа, бабушка говорит, чтобы ты морковь выкопал и капусту собрал.

— Ладно, — раздался голос отца.

— Дай! – бабушка взяла из рук внука телефон и стала давать указания зятю. – Никита, морковь выкопаешь, сразу в погреб не опускай, пусть дня три посохнет. Потом приедешь, опустишь. Капусту срезай с кочерыжками. Сразу опусти в погреб. Там в двух отделах песок насыпан капусту воткни кочерыжками вниз, а в другой морковь сложишь, только крупную. Помельче себе возьми!

— Понял, понял. Ты, мам, не расстраивайся!

— Никита, ты там мою Мурку найди и накорми! Она, бедная одна осталась.

— Найду.

— На! – отдала телефон внуку.

— Бабушка, мы пойдём. Ладно? – встал из-за стола старший внук.

— Подождите! – бабушка достала кошелёк. – Вот вам по тысяче. Купите себе что-нибудь.

— А тебе…

— Берите, берите! Мне здесь деньги не нужны.

— Спасибо, бабушка!

Они вышли, а Лидия подошла к окну и долго смотрела вслед внукам.

***

Никита оставил свою «ладу» напротив окон своей квартиры. Рядом припарковал свой «форд» сосед из крайнего подъезда. Увидев в руках Никиты пакеты с морковью и капустой, спросил:

— С дачи?

— Вроде этого, от тёщи.

— Мы с супругой тоже собираемся дачу купить или домик небольшой, где-нибудь недалеко. Дети взрослые, разъехались.

— Слушай, Анатолий! — задумчиво произнёс Никита. – У тебя ведь четырёхкомнатная квартира.

— Да, на втором этаже.

— Может, сменяешь её на мою двухкомнатную, тоже на втором этаже. В придачу, домик с огородом отдам. Тёша старая, сил у неё нет за домом ухаживать.

— Ух ты! – сосед задумчиво почесал затылок. – Идея интересная. Надо посмотреть.

— Так поговори с супругой, и заходите вечером в гости.

— Поговорю.

***

Никита помылся, поел и завалился спать. Оксана отправилась на кухню, готовить ужин, скоро сыновья придут, младший со своей секции, а старший… старший влюбился.

«Пора уже, семнадцать лет. Главное, чтобы дел не наделали. Младшего тоже домой не загонишь. Целыми днями на улице…»

Раздался стук во входную дверь. Вытерев руки, хозяйка бросилась туда. Открыла дверь. Соседи с крайнего подъезда:

— Оксана, мы к вам в гости!

— Заходите! Вика, а что случилось?

— А разве твой ничего не сказал?

— Нет, — Оксана была удивлена.

— Мужья надумали квартирами меняться.

— Вика, что ты говоришь? – опомнившись, засуетилась. – Да вы проходите, проходите!

Бросилась в комнату, толкнула спящего на диване супруга:

— Никита, вставай! Гости пришли.

Муж встал и бросился в ванную комнату:

— Я сейчас!

А гостья стала тщательно осматривать квартиру.

— Мне кто-нибудь объяснит: что всё это значит?

— Оксана, наши мужики хотят вашу квартиру и домик твоей матери сменять на нашу четырёх комнатную, — ещё раз огляделась. – У вас красивая квартирка.

В комнату вернулся хозяин квартиры и супруга сразу бросилась к нему:

— Что ты надумал?

— Если договоримся, переедем в их четырёхкомнатную и возьмём к себе твою маму.

Оксана задумалась, на её лице заблуждалась загадочная улыбка:

— Ну, что? Давайте чай попьём и пойдём вашу квартиру смотреть.

— Лида, какой чай? – усмехнулся муж. – По этому поводу, что-нибудь посерьёзней поставь на стол.

***

Уснуть этой ночью Никита и Оксана долго не могли, всё разговаривали, мысленно представляя, что и как будет располагаться в их новой большой квартире. Говорила в основном супруга, пока её муж не стал засыпать.

— Уже спишь что ли? – она толкнул его в бок.

— Оксана, ты матери пока ничего не говори, а то она совсем покой потеряет. Как устроимся, тогда и перевезём её.

***

В это дождливое осеннее утро Лидия Михайловна тоскливо смотрела в окно из своей комнаты дома престарелых. Настроение было под стать погоде и думы такие же:

«Три неделя я здесь. Похоже, дети обо мне забыли. Ненужная я мама. Внуки раз приехали, и тоже забыли. Дочь пару два раза звонила.

Первый раз сообщила, что мой дом, то ли продала, то ли обменяла на что-то, а голос такой счастливый. Ладно! Хоть будут за меня платить, сорок тысяч в месяц – деньги немалые. Возвращаться ведь теперь некуда.

Второй раз сказала, что дел много, как освободятся, приедут. Конечно, у молодых всегда дел много. Сегодня суббота, может приедут. Что же я так и не приобрела телефон. Да и пользоваться им не умею».

Так и сидела она час, другой, думая горькие думы. И вдруг, возле ворот остановилась машина зятя:

«Приехали, не забыли! – но тут же радость немного уменьшилось. – А что Никита один? И без сумок. Может, что случилось?»

Лидия не отрываясь смотрела на дверь комнаты. Вот она открылась. Зашёл зять, улыбнулся:

— Здравствуй, мама!

— Здравствуй, Никита? Что случилось?

— Собирайся! – и вновь улыбка на лице. — Домой поедем.

— Куда домой? В гости?

— Нет, навсегда. Собирай все свои вещи!

— Ну, что ты загадками говоришь?

— Внуки твои не велели говорить. Сказали: бабушке сюрприз будет.

Засуетилась бабушка, почувствовала новый поворот в своей судьбе. Тут соседка по палате, которая уже подругой стала, с процедур вернулась:

— Лида, ты куда собираешься?

— Валя, меня зять забирает, — произнесла счастливым голосом. – Говорит: навсегда!

— Ой, счастливая ты! Мои, похоже, до конца дней меня сюда определили.

— Валентина, заберут и тебя. Детям трудно с нами стариками.

***

Смотрела Лида в окно и видела, что везёт её зять к себе домой и мысли нелёгкие лезли в голову:

«Зачем он меня забрал. У них две комнаты, им самим тесно. Куда они меня положат? Буду у них под ногами мешаться и ночью спать не давать. Всё равно ведь обратно в дом престарелых отправят».

Доехали до дома зятя. Оставил он свою машину, где обычно её оставлял. Помог тёще выйти, взял её вещи и направились… к другом подъезду. Посмотрела она удивлённо на зятя.

— Заходи, заходи!

Поднялись на второй этаж и направились к двери одной из квартир. Та открылась и выбежали её внуки:

— Бабушка, заходи! Теперь это наша квартира, — закричал младший.

Зашла она в квартиру. Навстречу бросилась дочь, обняла её:

— Мама, теперь ты с нами жить будешь. Пошли я твою комнату покажу.

Комната, хоть и небольшая, но такая уютная и шкаф есть и кровать новая. Просто не верилось, что будет жить рядом дочерью, зятем и внуками.

И тут, об её ногу потёрлась и замурлыкала:

— Мурка! – радостно вскрикнула Лидия Михайловна и заплакала, от счастья.

Лена не находила себе места. На руках заснула маленькая Катюшка, а она все никак не могла отойти от окна.
Уже час прошел как она смотрела во двор.
Пару часов назад ее любимый муж Антон пришел домой с работы. Лена была на кухне, а он все не заходил к ней. Когда она вышла в комнату, то увидела, что тот собирает вещи.
— ты куда? Спросила она растерянно.
— я ухожу. Ухожу от тебя к любимой женщине.
— Антон, ты шутишь? Что-то на работе случилось, и ты едешь в командировку?
— да что ж ты не поймешь. Надоела ты мне. В голове у тебя только Катя, меня не замечаешь, за собой не ухаживаешь.
— не кричи Катюшу разбудишь.
— вот. Опять ты только о ней и думаешь. У тебя мужик уходит, а ты…
— мужик бы не бросил жену с маленьким ребенком. Тихо сказала Лена и ушла к дочке.
Она знала характер мужа. Если сейчас продолжит этот разговор, то разразится скандал. На глазах уже были слезы, которые она ему показывать не собиралась. Она забрала Катюшку из кроватки и ушла на кухню. Туда Антон не пойдет, нечего ему оттуда забирать.
Она видела в окно как он сел в машину и уехал. Он даже не обернулся, а вот Лена никак не могла отойти от окна. Может надеялась, что сейчас его машина появится во дворе и Антон скажет, что это была просто глупая шутка. Но ничего этого не происходило.
Всю ночь она не могла уснуть. Звонить кому-то и рассказывать о своей беде ей было некому. Маме она давно была не нужна. Та радовалась, когда дочь вышла замуж и практически сразу о ней забыла. У Ларисы всегда как будто существовал только один ребенок и это младший брат Лены. Были подруги, но это такие же мамочки, как и она. Сейчас наверно отдыхают. Да и чем они смогут ей помочь?
Уснула Лена только под утро. Попробовала позвонить Антону, но он сбросил вызов и в ответ прислал смс чтобы она его больше не беспокоила.
В этот момент закапризничала Катя и Лена подошла к ней. Нельзя ей раскисать. Ушел и пусть. У нее есть доченька, та о которой надо заботиться. Надо думать, как жить дальше.
Посмотрев сколько денег в кошельке и на карте Лена ужаснулась. Даже если попросить хозяйку квартиры на 5 дней повременить с платежом до момента получения пособия, то ей все равно не хватит. А еще надо что-то кушать. Можно было б подработать на удаленке, но Антон забрал свой ноутбук.
У Лены было еще 2 недели оплаченной аренды чтобы что-то придумать. А придумывать надо было быстрее.
Но когда она обзвонила всех своих знакомых, то поняла, что у нее ничего не получится. Ни на одну работу ее не возьмут с маленьким ребенком. Даже чтобы мыть полы надо с кем-то оставить Катеньку на час, а то и на два. Но не с кем. Да и смена квартиры вряд ли поможет. Они, итак, снимали не очень дорогую квартиру. Единственный выход было идти к родителям. Но это она запозднилась с семейной жизнью, а вот брат женился достаточно рано. И жил у матери вместе со своей семьей, в которой подрастали два близнеца. Итого на двухкомнатную квартиру приходилось 5 человек, а если еще и она с Катей приедет, то, как разместиться?
Лена сообщила хозяйке квартиры что съезжает по окончанию срока оплаты. Она не находила себе места. Да, можно снять комнату в общежитии, и она даже смотрела их. Но там было такое соседство что и врагу не пожелаешь. Писала Антону с просьбой помочь финансово для дочки, но он не отвечал. Даже не читал сообщения. Видимо добавил в черный список.
До момента как освободить квартиру оставалось 5 дней и Лена начала упаковывать вещи. Их было хоть и немного, но надо было чем-то себя занять. В этот момент в дверь позвонили.
Открыв дверь, она стояла в недоумении. На ее пороге была Валентина Михайловна – ее свекровь.
«Неужели у меня еще большие проблемы?» подумала Лена пропуская свекровь в квартиру.
С Валентиной Михайловной у нее всегда были натянутые отношения. Это когда друг другу улыбаются, но в душе ненавидят. В день знакомства, еще тогда будущая, свекровь дала понять, что Лена ей не нравится. Как и многие матери она посчитала выбор сына неправильный. Ведь можно было найти лучше. Именно поэтому Лена сразу сказала, что жить вместе они не будут. Не уживутся они. Поэтому пошли на съемную квартиру.
Когда свекровь приходила в гости, то было как в тех анекдотах «Галя, а ты пылюку тут вообще протирала?». Да и еда, которую готовила Лена свекровь не ела, говоря, что такое только свиньям. Правда, когда Лена забеременела свекровь перестала так сильно трепать нервы. Но когда родилась Катюшка, то тут же заявила, что ребенок не в их породу, а значит Антону надо еще проверить является он отцом или нет.
Только когда Кате исполнилось полгода Валентина Михайловна начала узнавать в ней знакомые черты лица и хоть немного брала на руки.
Антон как мог успокаивал жену. Говорил, что мама растила его одна и поэтому она такая ревнивая. Просил потерпеть ведь она приходила не часто. И хоть Лена была бы рада помощи хоть иногда, но никогда не просила свекровь.
А тут она стоит у нее в коридоре, да еще и после того, как Антон ушел. Наверно хочет позлорадствовать напоследок. Но Лене сейчас все равно.
Из раздумий Лену вывел голос Валентины Михайловны.
— так, быстро собирай вещи. Тебе с Катей здесь не место. Сказала свекровь.
— Валентина Михайловна, простите, я вас не понимаю.
— да что понимать? Собирай вещи я сказала. Вы едете ко мне.
— к вам?
— а ты куда собиралась? К матери где семеро по лавкам?
— да. Вы знаете все?
— конечно знаю. Жаль раньше не узнала. Сегодня этот увалень сообщил. У меня трехкомнатная квартира. Всем места хватит.
У Лены не было выбора, и она решила, что была не была.
Приехав в дом Валентины Михайловны ей было сначала страшно. Потом она показала комнату для нее и Кати. А когда Лена немного разобрала вещи и уложила Катю спать, то пришла на кухню.
— Лена, я знаю, что наши отношения далеки от идеальных. Но ты пойми меня и если можешь прости.
— Валентина Михайловна, вы просто желали лучшего своему сыну.
— да какой там лучшего! Перебила ее свекровь. Эгоисткой я была. А сегодня он мне позвонил и все рассказал. Ты прости меня еще за то, что такого сына я воспитала. Не знаю, где я так оступилась. Ведь его отец бросил нас, когда Антошке три месяца было. Ему то не знать как тяжело матерям одним дитя поднимать. Но он подлец все же повторил «подвиг» отца. Живите здесь столько сколько потребуется.
Лена и подумать не могла что свекровь встанет на ее сторону. А сейчас и слова сказать не могла. Только слезинки капали на стол.
— и не реви. Строго сказала свекровь.
— не буду. Это я от благодарности.
— и от этого не надо. Считай, что я свою вину заглаживаю. Не бойся проживем. Крыша своя над головой есть. Когда работать пойдешь я с Катенькой буду сидеть.
После этого дня они стали не разлей вода. Конечно, иногда проявлялся характер Валентины Михайловны, но та сама себя останавливала. Старалась помогать ласково советом, а не напором и криками.
Сегодня Катюшке исполнялся годик. Мама и бабушка украсили комнату шарами. На столе красовался ароматный пирог с яблоками.
Катя, увидев шары пошла к ним.
— Леночка, смотри, наши первые шаги. Воскликнула свекровь улыбаясь от счастья.
Они подхватили изменницу после того, как та села на попу, решив, что шагов на нее сегодня достаточно.
Когда они сели за стол в дверь позвонили. Валентина Михайловна пошла открывать. Вот кого, а сына она не ожидала увидеть.
— привет, мама. Буднично сказал он, проходя внутрь вместе с какой-то девушкой.
— и тебе здравствуй сынок. Зачем пришел?
— а что я не могу просто прийти?
— так ты 5 месяцев о себе знать не давал. Видимо что-то случилось?
— мам, ты понимаешь, квартиру снимать дорого, и мы с Анжелой решили пожить у тебя.
— с Анжелой? А это кто?
— ну, мам…
— знаешь у меня места нет. Я как бы не одна живу.
— ты что себе хахаля завела?
— а если б и завела, то не твое дело. И за словами следи.
Антон прошел внутрь квартиры и увидел бывшую жену с дочкой за праздничным столом. Вокруг были шарики.
— сынок, тебе здесь не место. Видишь мы заняты?
— а что здесь делает эта?
— эта, как ты выразился, пока еще твоя законная жена. Как раз завтра будет последнее заседание, на которое ты конечно же не явишься и вас разведут. А сегодня первый день рождения твоей дочки. Но как вижу ты об этом забыл.
— я думал нас уже развели. А день рождения… А может она и не моя дочь вовсе?
— ну если б ты приходил, то было бы уже. Хотя это не важно. У меня живут Лена с дочкой, а предателям тут не место. И если сомневаешься в отцовстве и будешь отказываться от алиментов, то вперед, делай ДНК тест. Только деньги потеряешь. А теперь уходи.
— мам, ты понимаешь, что если я сейчас уйду, то на совсем?
Валентина Михайловна не ответила. Она просто указала на дверь.
Когда Катюшка уснула Лена подошла к свекрови.
— мам, вы как? Может мне уйти? Ведь Антон ваш сын.
— Леночка, да ,он мой сын. Но нельзя так поступать со своей дочерью как минимум. Жен может быть много, а дети. Даже когда расходятся надо помогать. Ведь он знал каково нам было. Нет, не прощу, пока до него не дойдет.
Прошло 4 года.
— Лена, ну сколько ты будешь прятать от меня своего мужчину?
Лена покраснела. Она и не думала, что Валентина Михайловна обо всем догадывается.
— ну что ты краснеешь? Вот, как школьники. Давай знакомь.
— а вы не против?
— главное, чтоб к тебе и Кате относился хорошо. так что знакомь.
Валентина Михайловна была на свадьбе Лены и Вадима. Мужчина ей понравился. Ответственный и было видно, что любит Лену и к Кате относится хорошо.
— ты не думай, что я с Катенькой перестану помогать. Говорила на свадьбе Валентина Михайловна.
— мам, ну что вы. Я же знаю, как вы ее любите, а она вас.
Когда у Лены и Вадима родился сын, то Валентина Михайловна объявила, что он тоже ее внук. Никто и не сопротивлялся. Ведь Лена давно считала ее мамой, потому как даже родная мать не была так с ней близка.
А Антон женился на Анжелике. Они уехали и только через дальних родственников Валентина Михайловна знает, что у него там все хорошо. да, сын обидел ее, но он все таки ее сын. Она будет приглядывать за ним.
Но сейчас она рада что у нее есть и дочка. а еще двое внуков. Но это только пока. Она надеется, что их будет больше. Ведь сил и любви еще очень много.
Вот такая история, друзья. Напишите, пожалуйста, что вы думаете об этой истории.

— Твоя мама едет на целый месяц? Тогда я — к своей, — жена стояла уже с чемоданом
У Ирины был план. Простой, как детская мечта: отпуск с мужем у моря. Виктор обещал — в этом году точно едем. Билеты куплены, отель забронирован, чемоданы почти собраны…
— Ир, извини, — Виктор смотрел в телефон, не поднимая глаз. — На работе аврал. Отменяется всё.
Сердце кольнуло. Но не от неожиданности — от привычного разочарования. За годы семейной жизни Ирина уже привыкла: планы мужа важнее её планов.
— Ничего, — проглотила обиду. — Тогда хотя бы дома отдохну. Книжки почитаю, на балконе посижу.
Впервые за много лет — тишина в доме! Кофе без спешки, любимый детектив, закат с балкона. Казалось, судьба даёт ей подарок.
Но судьба, видимо, любила чёрный юмор.
— Мама звонила, — Виктор был довольный. — Она санаторий отменила. Зачем тратиться, если ты дома и свободна? И со мной повидается заодно.
Галина Михайловна. Женщина с железной волей и убеждением, что весь мир обязан ей услужить.
— Месяц? — голос Ирины дрогнул.
— Ну да! Отлично же, правда? — Виктор улыбался, как ребёнок, получивший мороженое.
А Ирина вдруг увидела свой отпуск: дни на кухне, бесконечные «принеси-подай», командный голос свекрови и отсутствие права на собственное мнение в собственном доме.
— Конечно, отлично, — кивнула она.
Через три дня Галина Михайловна въехала в их квартиру как танк в оккупированный город.
— Ира, почему у вас сахар не в той банке? — первые слова после «здравствуй».
— Мама, проходи, садись, — Виктор суетился вокруг.
А Ирина поняла: её отпуск превратится в месячную вахту официантки.
— Борщ будешь варить? — Галина Михайловна устроилась в кресле, как на троне. — Только не слишком кислый. И мясо хорошо провари.
Ирина молча пошла на кухню.
Новые правила
Галина Михайловна обустроилась в доме, как полководец на захваченной территории. К вечеру первого дня стало ясно: отдых Ирины отменяется окончательно.
— Ира, а где у вас нормальные кастрюли? — свекровь копалась в шкафах. — Эти какие-то маленькие. И вообще, почему специи не по алфавиту стоят?
Ирина молча переставляла банки. В собственной кухне она вдруг стала гостьей.
— Мама, не напрягайся, — Виктор читал новости. — Ира всё сделает.
Да, конечно. Ира всё сделает. Как всегда.
К концу недели распорядок дня Ирины выглядел так: подъём в семь, завтрак для свекрови по особому меню (не жирное, не солёное, не острое), уборка, готовка обеда, полдник, ужин, уборка посуды. И так по кругу.
— Ты какая-то вялая стала, — заметил Виктор. — Может, витамины попить?
Витамины? Ей нужен был не витамин С, а витамин «Своя жизнь».
Балкон — последний оплот
Единственным спасением стал балкон. Здесь Ирина могла просто дышать. Смотреть на небо. Думать.
— Ира! — голос свекрови разрезал тишину. — Где ты? Мне чай нужен!
— Иду! — автоматически отозвалась Ирина.
Но ноги не двигались. В голове крутилась одна мысль: «А что, если не идти?»
Мысль была такая дерзкая, что аж дух захватило.
— Ира! Ты что, не слышишь?
— Слышу, — тихо сказала Ирина пустому балкону. — Очень хорошо слышу.
И всё-таки пошла заваривать чай.
Точка кипения
— Ирина, — Галина Михайловна сидела в гостиной, как судья на трибунале. — Ты какая-то нелюдимая. Всё время на балкон убегаешь. Не умеешь с роднёй обращаться.
Роднёй? Ирина поперхнулась воздухом.
— Я думала, приеду отдохнуть, — продолжала свекровь, — а тут как на кухне осталась. Готовь, убирай, обслуживай.
Ирина застыла с тряпкой в руках. Весь мир перевернулся с ног на голову. Она — на кухне? Она готовит и убирает? А кто же тогда Ирина?
— Извините, — голос её звучал удивительно спокойно. — Но готовлю и убираю здесь я. Каждый день. Уже две недели подряд.
— Ира! — возмутился Виктор. — Что ты говоришь? Мама же гость!
Гость. Который командует в чужом доме две недели. Который превратил хозяйку в прислугу.
— Да, — кивнула Ирина. — Вы правы. Мама — гость. А я кто?
Прозрение в вечернем разговоре
Вечером, когда Галина Михайловна устроилась перед телевизором, Ирина подошла к мужу:
— Витя, нам нужно поговорить.
— Подожди, новости посмотрим…
— Сейчас, — твёрдо повторила она.
Виктор удивлённо посмотрел на жену. В её голосе появились нотки, которых он давно не слышал.
— Слушай, если твоя мама отдыхает у нас, — Ирина говорила тихо, но каждое слово было чёткое, как удар молотка, — то я поеду отдыхать к своей.
— Ты что, с ума сошла? — Виктор даже привстал. — А как же хозяйство? А мама?
— А как же я? — спросила Ирина и пошла паковать чемодан.
В спальне, складывая вещи, она впервые за две недели улыбнулась. Настоящей улыбкой.
Завтра она поедет к маме. К той женщине, которая никогда не относилась к ней как к прислуге. К дому, где можно просто сидеть с чаем и молчать. Где никто не будет кричать: «Ира, где ты?»
— Мне тоже нужен отпуск, — сказала она своему отражению в зеркале.
И отражение впервые кивнуло в ответ.
Операция «Побег домохозяйки»
Утром Ирина стояла в прихожей с чемоданом. Галина Михайловна, увидев её в «походной» форме, вытаращилась так, будто Ирина объявила о полёте на Марс.
— Ты куда это собралась? — голос свекрови дрожал от возмущения.
— К маме. Отдыхать, — Ирина застёгивала куртку с деловым видом.
— А завтрак кто готовить будет?! — Галина Михайловна хватилась за сердце. — А обед?!
— Витя умеет жарить яичницу, — невозмутимо ответила Ирина. — А вы же сами говорили — готовить и убирать умеют все.
Виктор выскочил из ванной с пеной для бритья на половине лица:
— Ира, ты не можешь просто взять и уехать!
— Могу, — улыбнулась она. — Смотрите, как легко получается.
И хлопнула дверью.
Хроники свекровиного бунта
Первые три дня после отъезда Ирины в доме царил хаос, достойный апокалипсиса.
Галина Михайловна, привыкшая к роли капризной принцессы, вдруг обнаружила суровую реальность: принц Виктор умел только разогревать пельмени и заваривать растворимый кофе.
— Сынок, — жаловалась она, уныло ковыряя вилкой магазинный салат, — я думала, ты хоть что-то умеешь по хозяйству!
— Мам, я работаю! — Виктор героически пытался отмыть пригоревшую сковородку. — У меня нет времени на эти… кулинарные изыски!
— Какие изыски?! — взвилась свекровь. — Борщ сварить — это изыск?!
К четвёртому дню Галина Михайловна поняла страшную правду: без Ирины дом превращался в филиал студенческого общежития. Везде валялись грязные тарелки, холодильник зиял пустотой, а единственной едой была доставка из ближайшей пиццерии.
— Я не затем от санатория отказалась, чтобы питаться пиццей! — рыдала она в телефонную трубку подруге. — Тут даже чаю нормального нет!
Мама на проводе
На пятый день Галина Михайловна не выдержала и позвонила Ирине:
— Иришка, родненькая… — голос был сладкий, как мёд с валерьянкой. — Как дела, доченька?
— Замечательно, — Ирина лежала в гамаке у мамы в саду, листала книжку. — Загораю, читаю. Мама варенье варит из клубники.
— Ах, варенье, — Галина Михайловна с тоской вспомнила Иринины кулинарные шедевры. — А мы тут… Витя так устаёт на работе… Может, ты вернёшься? Ненадолго?
— Нет, — спокойно ответила Ирина. — Я же отдыхаю. Как и вы.
— Но я думала…
— Галина Михайловна, — перебила её Ирина, — вы же сами сказали — приехали отдыхать. Вот и отдыхайте. А я отдыхаю здесь.
Гудки в трубке прозвучали как похоронный марш по иллюзиям свекрови.
Великое переселение обратно
К концу недели Галина Михайловна капитулировала. Дом без Ирины оказался не домом, а какой-то съёмной квартирой холостяка. Виктор ходил растерянный, питался бутербродами и умолял маму «что-нибудь приготовить».
— Я не кухарка! — возмущалась она. — Я гость!
Но гости, как оказалось, тоже должны иногда есть нормальную еду.
На седьмой день Галина Михайловна собрала чемодан:
— Витя, я домой еду.
— Но мам, ты же хотела месяц провести…
— Хотела, — кисло ответила она. — Но отдых какой-то не задался. Без Ирины тут не дом, а караул-постройка.
Виктор проводил маму до такси, а потом долго стоял у окна. В голове медленно, как зимняя река, шевелилась непривычная мысль: «А что, если Ирина была права?»
Открытие века
Вечером Виктор позвонил жене:
— Ир, мама уехала.
— Знаю, — в голосе Ирины слышалась улыбка. — Она мне звонила. Сказала, что отдых не задался.
— А когда ты вернёшься?
— Когда закончится мой отпуск, — невозмутимо ответила Ирина. — Ещё неделя осталась.
Виктор осмотрел квартиру: кучи грязной посуды, крошки на столе, носки на диване. Первый раз в жизни он увидел, как выглядит дом без жены.
И ему стало страшно.
— Ир, — голос его неожиданно дрогнул, — а ты точно вернёшься?
В трубке повисла пауза. Потом Ирина тихо сказала:
— А ты хочешь, чтобы я вернулась?
— Конечно!
— Тогда подумай, зачем, — и положила трубку.
Виктор стоял с телефоном в руках и впервые за двадцать лет брака думал не о работе, не о делах, а о том, что значит для него жена.
И ответ его напугал.
Возвращение другой женщины
Через неделю Ирина вернулась домой. Но это была уже не та женщина, что уехала с чемоданом. Загорелая, отдохнувшая, с каким-то новым светом в глазах.
Виктор встретил её у двери, виновато улыбаясь:
— Ир, ты… ты хорошо выглядишь.
— Спасибо, — она прошла в квартиру, оглядела последствия «мужского быта». — Вижу, вы тоже неплохо отдохнули.
Намёк на хаос был тонкий, но Виктор покраснел:
— Я завтра всё уберу. Честное слово.
— Не торопись, — спокойно сказала Ирина. — У каждого свой темп.
Новые правила игры
С того дня в доме что-то изменилось. Ирина больше не бегала по первому зову, не суетилась, не извинялась за каждую минуту отдыха.
— Ир, а ужин? — робко спросил Виктор в первый вечер.
— А что ужин? — она читала книгу на диване.
— Ну… готовить будешь?
— Может быть. А может, закажем доставку. Или ты приготовишь. Как захочется.
Виктор растерянно моргал.
Тихая революция
Ирина не устраивала сцен, не качала права, не читала лекций. Она просто жила по-новому. Если хотела погулять — шла гулять. Если не хотела готовить — не готовила. Если Виктор просил что-то сделать, она могла сказать: «Сейчас не могу, занята».
И мир не рухнул.
— Ты изменилась, — сказал Виктор однажды вечером.
— Да, — кивнула Ирина. — А ты заметил только сейчас?
Он долго молчал, потом тихо спросил:
— Тебе… тебе лучше без меня?
Ирина отложила книгу, посмотрела на мужа. В его глазах впервые за много лет она увидела не требование, а вопрос. Настоящий, важный вопрос.
— Мне лучше с собой, — сказала она. — А с тобой или без — это уже детали.
Новое понимание
Виктор медленно начал понимать: жена — не приложение к его жизни, не автоматическая система обеспечения быта. Она — отдельный человек. С собственными потребностями, мечтами, правом на усталость.
Когда Галина Михайловна в следующий раз позвонила с предложением «погостить», Виктор сам сказал:
— Мам, наверное, в другой раз. У Иры отпуск.
— Какой ещё отпуск? — возмутилась свекровь.
— Тот, который она заслужила, — твёрдо ответил сын.
Ирина, слышавшая разговор, улыбнулась. Впервые за много лет — не вежливо, а искренне.
Урок действительно удался. И главное — его выучили оба.

В день своего 18-летия мир Эммы рушится, когда незнакомка стучит в её дверь, утверждая, что она её настоящая мать. В поисках ответов она оставляет всё позади… и вскоре раскрывает пугающую правду. Было ли её украдено… или оставлено? И теперь, когда у неё есть ключ к состоянию, кто на самом деле её хочет, а кто просто хочет то, что у неё есть?

С детства я всегда знала, что меня удочерили. Мои родители никогда не скрывали это от меня. Это было просто фактом, как моя любовь к ванильному мороженому, уход за лошадями или как мне всегда был нужен ночник до двенадцати лет.

Они говорили, что меня выбрали. Что они ждали годами, надеясь на ребёнка, и когда нашли меня, они сразу же полюбили.

И, конечно, я верила им.

У меня была хорошая жизнь. Тёплый дом. Родители, которые никогда не пропускали мои футбольные матчи, не забывали о моём дне рождения, не заставляли меня чувствовать себя ничем меньше своей дочери.

Они паковали мне обеды в школу, помогали с домашкой и обнимали, когда я плакала из-за первого разочарования в любви. Мама и я готовили ужин вместе каждый день. Не важно, готовилась ли я к экзаменам или делала проект.

Это было… домом. Я была дома.

Я никогда не сомневалась в том, откуда я пришла.

Но в недели, предшествующие моему 18-летию, началось что-то странное.

Всё началось с писем.

Первое пришло с незнакомого адреса.

С днём рождения, Эмма. Я думала о тебе. Хотела бы поговорить.

Без имени. Без контекста. Я проигнорировала его.

Затем пришёл запрос на добавление в друзья в Facebook от профиля без фотографии. Имя было Сара У. Запрос так и остался в моём почтовом ящике без ответа.

А затем, в утро моего дня рождения, послышался стук в дверь.

Я почти не ответила. Мои родители были на кухне, готовили мой особенный праздничный завтрак — блинчики с беконом, как каждый год. Но что-то в этом стуке заставило мой живот сжаться.

Я не знала почему, но чувствовала, что что-то плохое должно вот-вот войти в нашу жизнь.

«Ты откроешь дверь, дорогая?» — спросила мама, пока она занималась беконом.

«Конечно, мама», — ответила я, вытирая руки.

Когда я открыла дверь, я сразу поняла, что всё меняется.

На пороге стояла женщина, держась за перила, как будто это было единственное, что поддерживало её. Её светлые волосы свисали неопрятными волнами, под глазами тёмные круги. Её взгляд остановился на мне, и она глубоко вздохнула, как будто держала дыхание много лет.

«Эмма?» — выдохнула она.

«Да… кто вы?» — я замешкалась.

Её горло вздрогнуло, нижняя губа задрожала. И затем, едва слышным голосом, она произнесла слова, которые на самом деле всё изменили, как я почувствовала ещё секунду назад.

«Я твоя мать.»

Пол подо мной стал шатким.

«Твоя настоящая мать», — добавила она, шагнув ближе.

Холодное, извращённое чувство закрутилось в животе.

Нет. Нет. Невозможно.

Это должно быть ошибкой.

«Я знаю, что это шок», — сказала она, её голос был грубым и неравномерным. «Но, пожалуйста, Эмма. Пожалуйста, послушай меня.»

Мне следовало бы закрыть дверь сразу. Мне следовало бы позвать родителей, чтобы они разобрались с этим человеком. Но я не сделала этого. Я не могла двигаться.

Потому что взгляд её глаз… это было не просто отчаяние. Это было горе. Сожаление. И некая тоска, которая проникала в мои кости, когда я стояла напротив неё.

«Твои приёмные родители… они соврали тебе», — сказала она, вытирая лоб тыльной стороной ладони.

Всё моё тело стало напряжённым.

«Они обманули меня, Эмма. А потом украли тебя у меня!» — сказала она, схватив меня за руки, её хватка дрожала.

«О чём ты говоришь?» — я спросила.

Слёзы наполнили её глаза, когда она вытащила папку из сумки и сунула в мои руки стопку бумаг.

Я взглянула вниз, не зная, чего ожидать.

Записи о рождении. Мои настоящие записи о рождении.

А там, под большим блоком текста, была подпись.

Её имя.

«Я никогда не хотела отказаться от тебя, Эмми», — прошептала она. «Так я тебя называла, когда ты была у меня в животе. Я была молодой и напуганной, но они убедили меня, что я недостаточно хороша. Что тебе будет лучше без меня. Они манипулировали мной, и я жалею об этом каждый день.»

Я снова посмотрела на бумаги. Мои руки дрожали. Мой мозг как будто замер.

Эмми?

Может ли это быть правдой?

Мои родители, мои родители, обманули меня? Всю мою жизнь?

Она сжала мои руки крепче.

«Просто дай мне шанс, любовь. Пойди со мной. Дай мне показать тебе ту жизнь, которая была тебе предназначена.»

Мне следовало бы сказать «нет». Мне следовало бы захлопнуть дверь ей в лицо.

Правильно?

Но я не сделала этого.

Потому что какая-то часть меня, какая-то маленькая, разбитая часть, нуждалась в ответах.

Я сказала Саре, что встречусь с ней в закусочной.

Позже, я стояла в гостиной, моё сердце билось так сильно, что казалось, оно может потрясти пол подо мной. Мои родители сидели напротив меня, их лица были открытыми, ожидательными. Они все ещё улыбались, все ещё счастливы, всё ещё не ведали о бомбе, которую я собиралась взорвать.

«Готова к торту и мороженому?» — спросила меня мама.

Я сглотнула. Моё горло было таким сухим, что оно ощущалось, как наждачная бумага.

«Что-то произошло сегодня утром», — сказала я.

Мамина улыбка исчезла первой.

Мой отец поставил чашку с кофе.

«Что случилось, дорогая?»

Я открыла рот. Закрыла его. Боже, как мне это сказать?

Я выдавила слова.

«Женщина пришла домой.»

Они оба стали неподвижными.

«Она… она сказала, что она моя биологическая мать.»

Воздух в комнате изменился.

Мамина рука сжалась вокруг края дивана, её костяшки побелели. Лицо моего отца стало каменным, как будто кто-то мгновенно вытянул из него всё тепло.

Ни один из них не сказал ни слова.

«Она сказала мне, что…» Мой голос задрожал. Я собрала все силы. «Она сказала, что вы соврали. Что вы обманули её, чтобы она отдала меня.»

Мама выдохнула, и что-то в этом звуке, что-то в боли, которую я услышала, заставило мой живот перевернуться.

«Эмма», — сказала она. «Это абсолютно не правда.»

«Тогда почему она так сказала?» — спросила я.

Отец выдохнул носом, медленно и сдержанно, как будто пытался держать себя в руках.

«Потому что она знала, что это тебя заденет.»

Я покачала головой.

«Вы не можете этого знать.»

«Эмма, мы знаем,» — голос мамы сломался, её глаза наполнились слезами. «Мы знали, что этот день может наступить. Мы просто не думали, что всё будет так.»

Она протянула ко мне руку, но я отодвинула её. Она вздрогнула, как будто я её ударила.

«Я просто…» Я сглотнула комок в горле. «Она хочет узнать меня. И я думаю, я тоже хочу узнать её.»

Тишина.

Густая. Тяжёлая. Душащая.

«Что ты хочешь сказать, Эмма?» — спросил отец.

«Я сказала ей, что останусь с ней на неделю.»

Мама издала звук, маленький, почти неслышный. Как резкое вдохновение перед всхлипом.

Отец сел прямо, его челюсть сжалась.

«На неделю?» — повторил он.

Я кивнула.

«Пожалуйста.»

«Эмма, пожалуйста, моя девочка», — сказала мама. «Просто послушай нас. Не уходи.»

«Я всю жизнь вас слушала. Пожалуйста, дайте мне просто разобраться.»

Отец выдохнул, его голос был тихим, но твёрдым. «Иди, Эмма. Только… она оставила тебя однажды. Подумай об этом, прежде чем выйти за эту дверь.»

«Я позвоню тебе,» — прошептала я.

Мама захныкала.

«Да, позвони,» — сказал отец.

Так я ушла с ней.

Дом Сары не был домом. Это был особняк. Чёрт возьми, особняк. Кто бы мог подумать?

Мраморные полы. Люстры, которые, казалось, принадлежали замкам. Великолепная лестница, изгибающаяся на второй этаж, как в фильме.

«Это может быть твоим,» — сказала она, её голос был полон эмоций. «Мы можем иметь ту жизнь, которая нам предназначена.»

Острая мука вины пронзила меня.

Не украли ли у меня мои родители это? Не украли ли они её у меня?

Я решила остаться на неделю, как сказала родителям. Просто чтобы посмотреть.

Но правда не заставила себя долго ждать.

На следующий день женщина остановила меня перед особняком.

«Ты, наверное, Эмма?» — сказала она, внимательно наблюдая за мной.

«Эм… да. Кто вы?» — я колебалась.

«Я Эвелин,» — выдохнула она. «Я живу по соседству.»

Пауза.

«Она тебе не сказала?» — спросила Эвелин.

Страх пробежал по моей спине.

«Что именно?»

Губы Эвелин сжались в тонкую линию.

«Что она никогда не боролась за тебя. Что её никто не обманывал, заставляя отдать тебя. Она сделала это, потому что хотела.»

Мой живот скрутился, и знакомое чувство страха и тревоги снова овладело мной.

«Это не может быть правдой,» — быстро сказала я.

Эвелин не моргнула.

«Я хорошо знала твоего дедушку. Я хорошо знала её. Я была там всё время…»

Я тяжело сглотнула.

«Она мне не рассказывала этого.»

«Что, детка? Она говорила тебе, что была молода и напугана?» — перебила Эвелин. «Что она сожалела? Что она плакала по тебе каждый день? Что у неё было пустое место в сердце после того, как ты ушла?»

Я кивнула.

Лицо Эвелин стало твёрдым.

«Эмма, она веселилась. Она весело проводила время. Она потратила все свои деньги. И когда забеременела, она восприняла тебя как неудобство. Вдруг её жизнь стала… слишком другой.»

Я почувствовала, как что-то внутри меня треснуло.

«Она ни разу не искала тебя,» — продолжила Эвелин. «Ни разу. Пока не сейчас.»

Особняк. Отчаяние. Время.

«Почему именно сейчас?» — прошептала я. «Почему она ищет меня сейчас?»

Эвелин вздохнула.

«Потому что твой дедушка умер в прошлом месяце,» — она взглянула мне в глаза. «И он оставил всё тебе. Теперь тебе 18. Всё официально твоё.»

Меня охватил приступ тошноты.

Нет. Нет… нет, это не могло быть…

«Она вернулась, потому что ты — её билет, Эмма!»

Голос Эвелин смягчился.

«Потому что, детка, если она убедит тебя остаться здесь, она расскажет тебе всё. И ты будешь её билетом в хорошую жизнь. Она хочет, чтобы ты была её билетом…»

Мир потускнел. Особняк. Слёзы. Тремор рук.

Это не было о любви. Это никогда не было о любви.

Это было о деньгах.

А я была всего лишь золотым билетом.

Я стояла у великолепной лестницы, сумка на плече. Сары прислонилась к перилам, скрестив руки, её глаза были острыми.

«Ты действительно уходишь,» — сказала она, без эмоций.

«Да.»

«Ты делаешь ошибку, Эмма,» — она фыркнула.

«Нет,» — сказала я. «Ошибка была в том, что я поверила, что ты хотела меня, а не моё наследство.»

«Я родила тебя,» — сказала она.

«А потом ты меня оставила.»

«Так ты заберёшь деньги и уйдешь?»

«Да,» — сказала я. «Я заплачу за своё обучение в следующем году, когда пойду в университет. И я буду баловать своих родителей, как они баловали меня всю мою жизнь.»

В первый раз у неё не было возражений.

Я развернулась к двери.

«Ты мне задолжала, Эмма,» — бросила она.

Я остановилась, крепко держа ручку двери.

«Я тебе ничего не задолжала,» — сказала я.

Когда я вернулась домой, мои родители ждали меня.

Я ничего не сказала. Просто бросилась в объятия мамы.

Она крепко меня обняла, поглаживая по волосам.

«Ты дома,» — прошептала она.

И она была права. Я была дома.

Потому что в конце концов мне не нужен был особняк, состояние или мать, которая хотела меня только тогда, когда это было удобно.

«Добро пожаловать домой, доченька,» — сказал мой отец.

У меня уже было всё, что мне было нужно.

Настоящая семья.