Интересное тут

— Твоя мама едет на целый месяц? Тогда я — к своей, — жена стояла уже с чемоданом
У Ирины был план. Простой, как детская мечта: отпуск с мужем у моря. Виктор обещал — в этом году точно едем. Билеты куплены, отель забронирован, чемоданы почти собраны…
— Ир, извини, — Виктор смотрел в телефон, не поднимая глаз. — На работе аврал. Отменяется всё.
Сердце кольнуло. Но не от неожиданности — от привычного разочарования. За годы семейной жизни Ирина уже привыкла: планы мужа важнее её планов.
— Ничего, — проглотила обиду. — Тогда хотя бы дома отдохну. Книжки почитаю, на балконе посижу.
Впервые за много лет — тишина в доме! Кофе без спешки, любимый детектив, закат с балкона. Казалось, судьба даёт ей подарок.
Но судьба, видимо, любила чёрный юмор.
— Мама звонила, — Виктор был довольный. — Она санаторий отменила. Зачем тратиться, если ты дома и свободна? И со мной повидается заодно.
Галина Михайловна. Женщина с железной волей и убеждением, что весь мир обязан ей услужить.
— Месяц? — голос Ирины дрогнул.
— Ну да! Отлично же, правда? — Виктор улыбался, как ребёнок, получивший мороженое.
А Ирина вдруг увидела свой отпуск: дни на кухне, бесконечные «принеси-подай», командный голос свекрови и отсутствие права на собственное мнение в собственном доме.
— Конечно, отлично, — кивнула она.
Через три дня Галина Михайловна въехала в их квартиру как танк в оккупированный город.
— Ира, почему у вас сахар не в той банке? — первые слова после «здравствуй».
— Мама, проходи, садись, — Виктор суетился вокруг.
А Ирина поняла: её отпуск превратится в месячную вахту официантки.
— Борщ будешь варить? — Галина Михайловна устроилась в кресле, как на троне. — Только не слишком кислый. И мясо хорошо провари.
Ирина молча пошла на кухню.
Новые правила
Галина Михайловна обустроилась в доме, как полководец на захваченной территории. К вечеру первого дня стало ясно: отдых Ирины отменяется окончательно.
— Ира, а где у вас нормальные кастрюли? — свекровь копалась в шкафах. — Эти какие-то маленькие. И вообще, почему специи не по алфавиту стоят?
Ирина молча переставляла банки. В собственной кухне она вдруг стала гостьей.
— Мама, не напрягайся, — Виктор читал новости. — Ира всё сделает.
Да, конечно. Ира всё сделает. Как всегда.
К концу недели распорядок дня Ирины выглядел так: подъём в семь, завтрак для свекрови по особому меню (не жирное, не солёное, не острое), уборка, готовка обеда, полдник, ужин, уборка посуды. И так по кругу.
— Ты какая-то вялая стала, — заметил Виктор. — Может, витамины попить?
Витамины? Ей нужен был не витамин С, а витамин «Своя жизнь».
Балкон — последний оплот
Единственным спасением стал балкон. Здесь Ирина могла просто дышать. Смотреть на небо. Думать.
— Ира! — голос свекрови разрезал тишину. — Где ты? Мне чай нужен!
— Иду! — автоматически отозвалась Ирина.
Но ноги не двигались. В голове крутилась одна мысль: «А что, если не идти?»
Мысль была такая дерзкая, что аж дух захватило.
— Ира! Ты что, не слышишь?
— Слышу, — тихо сказала Ирина пустому балкону. — Очень хорошо слышу.
И всё-таки пошла заваривать чай.
Точка кипения
— Ирина, — Галина Михайловна сидела в гостиной, как судья на трибунале. — Ты какая-то нелюдимая. Всё время на балкон убегаешь. Не умеешь с роднёй обращаться.
Роднёй? Ирина поперхнулась воздухом.
— Я думала, приеду отдохнуть, — продолжала свекровь, — а тут как на кухне осталась. Готовь, убирай, обслуживай.
Ирина застыла с тряпкой в руках. Весь мир перевернулся с ног на голову. Она — на кухне? Она готовит и убирает? А кто же тогда Ирина?
— Извините, — голос её звучал удивительно спокойно. — Но готовлю и убираю здесь я. Каждый день. Уже две недели подряд.
— Ира! — возмутился Виктор. — Что ты говоришь? Мама же гость!
Гость. Который командует в чужом доме две недели. Который превратил хозяйку в прислугу.
— Да, — кивнула Ирина. — Вы правы. Мама — гость. А я кто?
Прозрение в вечернем разговоре
Вечером, когда Галина Михайловна устроилась перед телевизором, Ирина подошла к мужу:
— Витя, нам нужно поговорить.
— Подожди, новости посмотрим…
— Сейчас, — твёрдо повторила она.
Виктор удивлённо посмотрел на жену. В её голосе появились нотки, которых он давно не слышал.
— Слушай, если твоя мама отдыхает у нас, — Ирина говорила тихо, но каждое слово было чёткое, как удар молотка, — то я поеду отдыхать к своей.
— Ты что, с ума сошла? — Виктор даже привстал. — А как же хозяйство? А мама?
— А как же я? — спросила Ирина и пошла паковать чемодан.
В спальне, складывая вещи, она впервые за две недели улыбнулась. Настоящей улыбкой.
Завтра она поедет к маме. К той женщине, которая никогда не относилась к ней как к прислуге. К дому, где можно просто сидеть с чаем и молчать. Где никто не будет кричать: «Ира, где ты?»
— Мне тоже нужен отпуск, — сказала она своему отражению в зеркале.
И отражение впервые кивнуло в ответ.
Операция «Побег домохозяйки»
Утром Ирина стояла в прихожей с чемоданом. Галина Михайловна, увидев её в «походной» форме, вытаращилась так, будто Ирина объявила о полёте на Марс.
— Ты куда это собралась? — голос свекрови дрожал от возмущения.
— К маме. Отдыхать, — Ирина застёгивала куртку с деловым видом.
— А завтрак кто готовить будет?! — Галина Михайловна хватилась за сердце. — А обед?!
— Витя умеет жарить яичницу, — невозмутимо ответила Ирина. — А вы же сами говорили — готовить и убирать умеют все.
Виктор выскочил из ванной с пеной для бритья на половине лица:
— Ира, ты не можешь просто взять и уехать!
— Могу, — улыбнулась она. — Смотрите, как легко получается.
И хлопнула дверью.
Хроники свекровиного бунта
Первые три дня после отъезда Ирины в доме царил хаос, достойный апокалипсиса.
Галина Михайловна, привыкшая к роли капризной принцессы, вдруг обнаружила суровую реальность: принц Виктор умел только разогревать пельмени и заваривать растворимый кофе.
— Сынок, — жаловалась она, уныло ковыряя вилкой магазинный салат, — я думала, ты хоть что-то умеешь по хозяйству!
— Мам, я работаю! — Виктор героически пытался отмыть пригоревшую сковородку. — У меня нет времени на эти… кулинарные изыски!
— Какие изыски?! — взвилась свекровь. — Борщ сварить — это изыск?!
К четвёртому дню Галина Михайловна поняла страшную правду: без Ирины дом превращался в филиал студенческого общежития. Везде валялись грязные тарелки, холодильник зиял пустотой, а единственной едой была доставка из ближайшей пиццерии.
— Я не затем от санатория отказалась, чтобы питаться пиццей! — рыдала она в телефонную трубку подруге. — Тут даже чаю нормального нет!
Мама на проводе
На пятый день Галина Михайловна не выдержала и позвонила Ирине:
— Иришка, родненькая… — голос был сладкий, как мёд с валерьянкой. — Как дела, доченька?
— Замечательно, — Ирина лежала в гамаке у мамы в саду, листала книжку. — Загораю, читаю. Мама варенье варит из клубники.
— Ах, варенье, — Галина Михайловна с тоской вспомнила Иринины кулинарные шедевры. — А мы тут… Витя так устаёт на работе… Может, ты вернёшься? Ненадолго?
— Нет, — спокойно ответила Ирина. — Я же отдыхаю. Как и вы.
— Но я думала…
— Галина Михайловна, — перебила её Ирина, — вы же сами сказали — приехали отдыхать. Вот и отдыхайте. А я отдыхаю здесь.
Гудки в трубке прозвучали как похоронный марш по иллюзиям свекрови.
Великое переселение обратно
К концу недели Галина Михайловна капитулировала. Дом без Ирины оказался не домом, а какой-то съёмной квартирой холостяка. Виктор ходил растерянный, питался бутербродами и умолял маму «что-нибудь приготовить».
— Я не кухарка! — возмущалась она. — Я гость!
Но гости, как оказалось, тоже должны иногда есть нормальную еду.
На седьмой день Галина Михайловна собрала чемодан:
— Витя, я домой еду.
— Но мам, ты же хотела месяц провести…
— Хотела, — кисло ответила она. — Но отдых какой-то не задался. Без Ирины тут не дом, а караул-постройка.
Виктор проводил маму до такси, а потом долго стоял у окна. В голове медленно, как зимняя река, шевелилась непривычная мысль: «А что, если Ирина была права?»
Открытие века
Вечером Виктор позвонил жене:
— Ир, мама уехала.
— Знаю, — в голосе Ирины слышалась улыбка. — Она мне звонила. Сказала, что отдых не задался.
— А когда ты вернёшься?
— Когда закончится мой отпуск, — невозмутимо ответила Ирина. — Ещё неделя осталась.
Виктор осмотрел квартиру: кучи грязной посуды, крошки на столе, носки на диване. Первый раз в жизни он увидел, как выглядит дом без жены.
И ему стало страшно.
— Ир, — голос его неожиданно дрогнул, — а ты точно вернёшься?
В трубке повисла пауза. Потом Ирина тихо сказала:
— А ты хочешь, чтобы я вернулась?
— Конечно!
— Тогда подумай, зачем, — и положила трубку.
Виктор стоял с телефоном в руках и впервые за двадцать лет брака думал не о работе, не о делах, а о том, что значит для него жена.
И ответ его напугал.
Возвращение другой женщины
Через неделю Ирина вернулась домой. Но это была уже не та женщина, что уехала с чемоданом. Загорелая, отдохнувшая, с каким-то новым светом в глазах.
Виктор встретил её у двери, виновато улыбаясь:
— Ир, ты… ты хорошо выглядишь.
— Спасибо, — она прошла в квартиру, оглядела последствия «мужского быта». — Вижу, вы тоже неплохо отдохнули.
Намёк на хаос был тонкий, но Виктор покраснел:
— Я завтра всё уберу. Честное слово.
— Не торопись, — спокойно сказала Ирина. — У каждого свой темп.
Новые правила игры
С того дня в доме что-то изменилось. Ирина больше не бегала по первому зову, не суетилась, не извинялась за каждую минуту отдыха.
— Ир, а ужин? — робко спросил Виктор в первый вечер.
— А что ужин? — она читала книгу на диване.
— Ну… готовить будешь?
— Может быть. А может, закажем доставку. Или ты приготовишь. Как захочется.
Виктор растерянно моргал.
Тихая революция
Ирина не устраивала сцен, не качала права, не читала лекций. Она просто жила по-новому. Если хотела погулять — шла гулять. Если не хотела готовить — не готовила. Если Виктор просил что-то сделать, она могла сказать: «Сейчас не могу, занята».
И мир не рухнул.
— Ты изменилась, — сказал Виктор однажды вечером.
— Да, — кивнула Ирина. — А ты заметил только сейчас?
Он долго молчал, потом тихо спросил:
— Тебе… тебе лучше без меня?
Ирина отложила книгу, посмотрела на мужа. В его глазах впервые за много лет она увидела не требование, а вопрос. Настоящий, важный вопрос.
— Мне лучше с собой, — сказала она. — А с тобой или без — это уже детали.
Новое понимание
Виктор медленно начал понимать: жена — не приложение к его жизни, не автоматическая система обеспечения быта. Она — отдельный человек. С собственными потребностями, мечтами, правом на усталость.
Когда Галина Михайловна в следующий раз позвонила с предложением «погостить», Виктор сам сказал:
— Мам, наверное, в другой раз. У Иры отпуск.
— Какой ещё отпуск? — возмутилась свекровь.
— Тот, который она заслужила, — твёрдо ответил сын.
Ирина, слышавшая разговор, улыбнулась. Впервые за много лет — не вежливо, а искренне.
Урок действительно удался. И главное — его выучили оба.

В день своего 18-летия мир Эммы рушится, когда незнакомка стучит в её дверь, утверждая, что она её настоящая мать. В поисках ответов она оставляет всё позади… и вскоре раскрывает пугающую правду. Было ли её украдено… или оставлено? И теперь, когда у неё есть ключ к состоянию, кто на самом деле её хочет, а кто просто хочет то, что у неё есть?

С детства я всегда знала, что меня удочерили. Мои родители никогда не скрывали это от меня. Это было просто фактом, как моя любовь к ванильному мороженому, уход за лошадями или как мне всегда был нужен ночник до двенадцати лет.

Они говорили, что меня выбрали. Что они ждали годами, надеясь на ребёнка, и когда нашли меня, они сразу же полюбили.

И, конечно, я верила им.

У меня была хорошая жизнь. Тёплый дом. Родители, которые никогда не пропускали мои футбольные матчи, не забывали о моём дне рождения, не заставляли меня чувствовать себя ничем меньше своей дочери.

Они паковали мне обеды в школу, помогали с домашкой и обнимали, когда я плакала из-за первого разочарования в любви. Мама и я готовили ужин вместе каждый день. Не важно, готовилась ли я к экзаменам или делала проект.

Это было… домом. Я была дома.

Я никогда не сомневалась в том, откуда я пришла.

Но в недели, предшествующие моему 18-летию, началось что-то странное.

Всё началось с писем.

Первое пришло с незнакомого адреса.

С днём рождения, Эмма. Я думала о тебе. Хотела бы поговорить.

Без имени. Без контекста. Я проигнорировала его.

Затем пришёл запрос на добавление в друзья в Facebook от профиля без фотографии. Имя было Сара У. Запрос так и остался в моём почтовом ящике без ответа.

А затем, в утро моего дня рождения, послышался стук в дверь.

Я почти не ответила. Мои родители были на кухне, готовили мой особенный праздничный завтрак — блинчики с беконом, как каждый год. Но что-то в этом стуке заставило мой живот сжаться.

Я не знала почему, но чувствовала, что что-то плохое должно вот-вот войти в нашу жизнь.

«Ты откроешь дверь, дорогая?» — спросила мама, пока она занималась беконом.

«Конечно, мама», — ответила я, вытирая руки.

Когда я открыла дверь, я сразу поняла, что всё меняется.

На пороге стояла женщина, держась за перила, как будто это было единственное, что поддерживало её. Её светлые волосы свисали неопрятными волнами, под глазами тёмные круги. Её взгляд остановился на мне, и она глубоко вздохнула, как будто держала дыхание много лет.

«Эмма?» — выдохнула она.

«Да… кто вы?» — я замешкалась.

Её горло вздрогнуло, нижняя губа задрожала. И затем, едва слышным голосом, она произнесла слова, которые на самом деле всё изменили, как я почувствовала ещё секунду назад.

«Я твоя мать.»

Пол подо мной стал шатким.

«Твоя настоящая мать», — добавила она, шагнув ближе.

Холодное, извращённое чувство закрутилось в животе.

Нет. Нет. Невозможно.

Это должно быть ошибкой.

«Я знаю, что это шок», — сказала она, её голос был грубым и неравномерным. «Но, пожалуйста, Эмма. Пожалуйста, послушай меня.»

Мне следовало бы закрыть дверь сразу. Мне следовало бы позвать родителей, чтобы они разобрались с этим человеком. Но я не сделала этого. Я не могла двигаться.

Потому что взгляд её глаз… это было не просто отчаяние. Это было горе. Сожаление. И некая тоска, которая проникала в мои кости, когда я стояла напротив неё.

«Твои приёмные родители… они соврали тебе», — сказала она, вытирая лоб тыльной стороной ладони.

Всё моё тело стало напряжённым.

«Они обманули меня, Эмма. А потом украли тебя у меня!» — сказала она, схватив меня за руки, её хватка дрожала.

«О чём ты говоришь?» — я спросила.

Слёзы наполнили её глаза, когда она вытащила папку из сумки и сунула в мои руки стопку бумаг.

Я взглянула вниз, не зная, чего ожидать.

Записи о рождении. Мои настоящие записи о рождении.

А там, под большим блоком текста, была подпись.

Её имя.

«Я никогда не хотела отказаться от тебя, Эмми», — прошептала она. «Так я тебя называла, когда ты была у меня в животе. Я была молодой и напуганной, но они убедили меня, что я недостаточно хороша. Что тебе будет лучше без меня. Они манипулировали мной, и я жалею об этом каждый день.»

Я снова посмотрела на бумаги. Мои руки дрожали. Мой мозг как будто замер.

Эмми?

Может ли это быть правдой?

Мои родители, мои родители, обманули меня? Всю мою жизнь?

Она сжала мои руки крепче.

«Просто дай мне шанс, любовь. Пойди со мной. Дай мне показать тебе ту жизнь, которая была тебе предназначена.»

Мне следовало бы сказать «нет». Мне следовало бы захлопнуть дверь ей в лицо.

Правильно?

Но я не сделала этого.

Потому что какая-то часть меня, какая-то маленькая, разбитая часть, нуждалась в ответах.

Я сказала Саре, что встречусь с ней в закусочной.

Позже, я стояла в гостиной, моё сердце билось так сильно, что казалось, оно может потрясти пол подо мной. Мои родители сидели напротив меня, их лица были открытыми, ожидательными. Они все ещё улыбались, все ещё счастливы, всё ещё не ведали о бомбе, которую я собиралась взорвать.

«Готова к торту и мороженому?» — спросила меня мама.

Я сглотнула. Моё горло было таким сухим, что оно ощущалось, как наждачная бумага.

«Что-то произошло сегодня утром», — сказала я.

Мамина улыбка исчезла первой.

Мой отец поставил чашку с кофе.

«Что случилось, дорогая?»

Я открыла рот. Закрыла его. Боже, как мне это сказать?

Я выдавила слова.

«Женщина пришла домой.»

Они оба стали неподвижными.

«Она… она сказала, что она моя биологическая мать.»

Воздух в комнате изменился.

Мамина рука сжалась вокруг края дивана, её костяшки побелели. Лицо моего отца стало каменным, как будто кто-то мгновенно вытянул из него всё тепло.

Ни один из них не сказал ни слова.

«Она сказала мне, что…» Мой голос задрожал. Я собрала все силы. «Она сказала, что вы соврали. Что вы обманули её, чтобы она отдала меня.»

Мама выдохнула, и что-то в этом звуке, что-то в боли, которую я услышала, заставило мой живот перевернуться.

«Эмма», — сказала она. «Это абсолютно не правда.»

«Тогда почему она так сказала?» — спросила я.

Отец выдохнул носом, медленно и сдержанно, как будто пытался держать себя в руках.

«Потому что она знала, что это тебя заденет.»

Я покачала головой.

«Вы не можете этого знать.»

«Эмма, мы знаем,» — голос мамы сломался, её глаза наполнились слезами. «Мы знали, что этот день может наступить. Мы просто не думали, что всё будет так.»

Она протянула ко мне руку, но я отодвинула её. Она вздрогнула, как будто я её ударила.

«Я просто…» Я сглотнула комок в горле. «Она хочет узнать меня. И я думаю, я тоже хочу узнать её.»

Тишина.

Густая. Тяжёлая. Душащая.

«Что ты хочешь сказать, Эмма?» — спросил отец.

«Я сказала ей, что останусь с ней на неделю.»

Мама издала звук, маленький, почти неслышный. Как резкое вдохновение перед всхлипом.

Отец сел прямо, его челюсть сжалась.

«На неделю?» — повторил он.

Я кивнула.

«Пожалуйста.»

«Эмма, пожалуйста, моя девочка», — сказала мама. «Просто послушай нас. Не уходи.»

«Я всю жизнь вас слушала. Пожалуйста, дайте мне просто разобраться.»

Отец выдохнул, его голос был тихим, но твёрдым. «Иди, Эмма. Только… она оставила тебя однажды. Подумай об этом, прежде чем выйти за эту дверь.»

«Я позвоню тебе,» — прошептала я.

Мама захныкала.

«Да, позвони,» — сказал отец.

Так я ушла с ней.

Дом Сары не был домом. Это был особняк. Чёрт возьми, особняк. Кто бы мог подумать?

Мраморные полы. Люстры, которые, казалось, принадлежали замкам. Великолепная лестница, изгибающаяся на второй этаж, как в фильме.

«Это может быть твоим,» — сказала она, её голос был полон эмоций. «Мы можем иметь ту жизнь, которая нам предназначена.»

Острая мука вины пронзила меня.

Не украли ли у меня мои родители это? Не украли ли они её у меня?

Я решила остаться на неделю, как сказала родителям. Просто чтобы посмотреть.

Но правда не заставила себя долго ждать.

На следующий день женщина остановила меня перед особняком.

«Ты, наверное, Эмма?» — сказала она, внимательно наблюдая за мной.

«Эм… да. Кто вы?» — я колебалась.

«Я Эвелин,» — выдохнула она. «Я живу по соседству.»

Пауза.

«Она тебе не сказала?» — спросила Эвелин.

Страх пробежал по моей спине.

«Что именно?»

Губы Эвелин сжались в тонкую линию.

«Что она никогда не боролась за тебя. Что её никто не обманывал, заставляя отдать тебя. Она сделала это, потому что хотела.»

Мой живот скрутился, и знакомое чувство страха и тревоги снова овладело мной.

«Это не может быть правдой,» — быстро сказала я.

Эвелин не моргнула.

«Я хорошо знала твоего дедушку. Я хорошо знала её. Я была там всё время…»

Я тяжело сглотнула.

«Она мне не рассказывала этого.»

«Что, детка? Она говорила тебе, что была молода и напугана?» — перебила Эвелин. «Что она сожалела? Что она плакала по тебе каждый день? Что у неё было пустое место в сердце после того, как ты ушла?»

Я кивнула.

Лицо Эвелин стало твёрдым.

«Эмма, она веселилась. Она весело проводила время. Она потратила все свои деньги. И когда забеременела, она восприняла тебя как неудобство. Вдруг её жизнь стала… слишком другой.»

Я почувствовала, как что-то внутри меня треснуло.

«Она ни разу не искала тебя,» — продолжила Эвелин. «Ни разу. Пока не сейчас.»

Особняк. Отчаяние. Время.

«Почему именно сейчас?» — прошептала я. «Почему она ищет меня сейчас?»

Эвелин вздохнула.

«Потому что твой дедушка умер в прошлом месяце,» — она взглянула мне в глаза. «И он оставил всё тебе. Теперь тебе 18. Всё официально твоё.»

Меня охватил приступ тошноты.

Нет. Нет… нет, это не могло быть…

«Она вернулась, потому что ты — её билет, Эмма!»

Голос Эвелин смягчился.

«Потому что, детка, если она убедит тебя остаться здесь, она расскажет тебе всё. И ты будешь её билетом в хорошую жизнь. Она хочет, чтобы ты была её билетом…»

Мир потускнел. Особняк. Слёзы. Тремор рук.

Это не было о любви. Это никогда не было о любви.

Это было о деньгах.

А я была всего лишь золотым билетом.

Я стояла у великолепной лестницы, сумка на плече. Сары прислонилась к перилам, скрестив руки, её глаза были острыми.

«Ты действительно уходишь,» — сказала она, без эмоций.

«Да.»

«Ты делаешь ошибку, Эмма,» — она фыркнула.

«Нет,» — сказала я. «Ошибка была в том, что я поверила, что ты хотела меня, а не моё наследство.»

«Я родила тебя,» — сказала она.

«А потом ты меня оставила.»

«Так ты заберёшь деньги и уйдешь?»

«Да,» — сказала я. «Я заплачу за своё обучение в следующем году, когда пойду в университет. И я буду баловать своих родителей, как они баловали меня всю мою жизнь.»

В первый раз у неё не было возражений.

Я развернулась к двери.

«Ты мне задолжала, Эмма,» — бросила она.

Я остановилась, крепко держа ручку двери.

«Я тебе ничего не задолжала,» — сказала я.

Когда я вернулась домой, мои родители ждали меня.

Я ничего не сказала. Просто бросилась в объятия мамы.

Она крепко меня обняла, поглаживая по волосам.

«Ты дома,» — прошептала она.

И она была права. Я была дома.

Потому что в конце концов мне не нужен был особняк, состояние или мать, которая хотела меня только тогда, когда это было удобно.

«Добро пожаловать домой, доченька,» — сказал мой отец.

У меня уже было всё, что мне было нужно.

Настоящая семья.

— Не переживай, я этого так просто не оставлю. Мы же с тобой девочки! Значит, должна быть и женская солидарность. А то некоторые мужчины совсем страх потеряли!
*****
Ночь выдалась очень страшной.
До самого утра земля «не просыхала» и громыхало так, что уши закладывало. После очередного раската грома яркий свет озарял хмурое черное небо: казалось, будто одномоментно загорались тысячи светодиодных лампочек.
В такие моменты до умопомрачения хотелось убежать куда-нибудь, спрятаться.
Вот только бежать было некуда…
Для тех, кто спал в мягкой постели под теплым одеялом, такое буйство природы совсем не вызывало тревоги.
Многие люди, благодаря тройным стеклопакетам и бубнящему телевизору, даже не слышали ничего.
А для молоденькой кошечки, выросшей на улице, это всё было сродни концу света. Впервые она столкнулась с летней грозой, и очень испугалась всего этого.
От громких бабахов и внезапных вспышек сердце билось так сильно, что еще немного и…
Она пыталась спрятаться от непогоды то в кустах сирени, то под скамейкой, но комфортнее всего чувствовала себя под машиной. Там и просидела до рассвета.
А с утра пораньше направилась в сторону продуктового магазина. Уже не первый день она сидела у входа и смотрела на людей в надежде, что те дадут ей еды.
Хоть и воскресенье сегодня, но кто-нибудь обязательно придет. А значит…
На самом деле разные люди ей попадались: одни с удовольствием делились вареной колбасой или сосисками, а другие, опустив глаза, проходили мимо…
И тех, и других она встречала и провожала одинаково: взглядом, полным любви и благодарности.
По-другому просто не умела.
Всё еще дрожа от пронизывающего холода и ночного кошмара, кошка всматривалась вдаль, откуда до её ушей доносились торопливые шаги.
Когда хмурый мужчина подошел к двери, на которой уже давно висела табличка «Открыто», кошка, истосковавшаяся по любви, теплу и ласке, бросилась ему под ноги и стала жалостливо мяукать, пытаясь обратить на себя внимание.
Она будто просила: «Давай я тебе помяукаю, помурчу немного, а ты меня покормишь за это?».
Очень часто это срабатывало.
Но в этот раз не получилось…
— Брысь! Пошла вон! — он в грубой форме отшвырнул от себя животное и скрылся за дверью.
А она смотрела ему вслед с благодарностью и тихонечко плакала. Такими, знаете, еле заметными слезинками, которые не каждый может заметить…
— Ах, ты! — девушка, которая стала случайным свидетелем этой сцены, очень возмутилась.
Нет, она прекрасно понимала, что уличная кошка вряд ли кого-то может заинтересовать (и уж тем более спешащего в магазин мужчину), но разве это дает право так вести себя с живым существом? У нее ведь тоже сердце есть.
Алена подошла к кошке, улыбнулась, когда та бросилась её встречать, затем взяла на руки и стала утешать:
— Бедненькая, никто тебя не любит, никто не пожалеет. Ходят тут еще всякие… Грубят.
Потом она не спеша провела ладонью по мокрой шерсти, замерла и удивленно посмотрела на кошку:
— Ой, да ты еще и беременная? Моя ж ты лапулечка. И ЭТОТ на тебя ногу поднял?
Кошка грустно мяукнула. «Знала бы ты, сколько ТАКИХ встречается мне каждый день».
Теперь уже Алена не просто возмутилась, а еще и твердо решила ЭТОМУ отомстить.
— Не переживай, я этого так просто не оставлю. Мы же с тобой девочки! Значит, должна быть и женская солидарность. А то некоторые мужчины совсем страх потеряли!
Обняв покрепче кошку, Алена решительно открыла дверь и вошла в магазин, где за единственной кассой скучала продавец.
А рядом с ней стоял тот самый мужчина, держа дрожащими руками двухлитровую бутылку пива и нервно посматривая на часы, которые висели на стене.
— Может, уже можно? — жалобным голосом спросил он у продавца.
— Мужчина, алкоголь мы продаем только с десяти часов утра. Ждите. Еще пять минут осталось.
Алена подошла к кассе, поздоровалась с продавцом. Та поздоровалась в ответ, а потом посмотрела на кошку.
— Какая красавица!
— Ага! Возле входа стояла. Наверное, привыкла здесь у людей еду просить.
— Да? Странно, ни разу её не видела. Хотя прихожу я рано, ухожу поздно, поэтому неудивительно.
— Себе заберете?
— Непременно! Разве можно такую красавицу оставить на улице жить?
— Ой, а она случайно не того?
— Того! — улыбнулась Алена. — Судя по животику, скоро станет мамой.
Мужчина демонстративно отвернулся, показывая, что ему противно слушать эти «розовые сопли».
— А этот… — Алена показала взглядом в сторону мужчины, — пнул ногой её, представляете?
— Ногой? Её?
— Сама в шоке. Где, интересно, таких «джентльменов» воспитывают?
— Может, хватит уже шептаться? Время десять часов, обслужите меня! — резко повернулся мужчина.
— У нас обслуживание в порядке очереди, — невозмутимо ответила ему продавец.
— Так вы же просто болтаете ни о чем! Отпустите меня, и я уже пойду!
«А тебя никто и не держит» — подумала про себя Алена, переглянувшись с продавцом.
А вслух сказала:
— Мужчина, вообще-то я за продуктами пришла, так что будете добры… Сохраняйте спокойствие.
— Я спокоен!
— Заметно…
Пока Алена просила показать ей то одну колбасу, то другую, то сардельки, спрашивала, какие из них лучше, внимательно читала состав, мужчина уже извелся весь.
— Послушайте! Ну это же ненормально целых полчаса выбирать колбасу!
— Мужчина, вы отвлекаете нас…
— Да пробейте мне уже пиво с сигаретами и продолжайте дальше обсуждать, зачем нужен этот, как его… стабилизатор дигидропирофосфат натрия. Вы разве не видите, что мне плохо?
«А ты куда смотрел, когда кошку беременную ногой пинал? Мучайся вот теперь» — ехидно подумала Алена, смотря мужчине прямо в глаза. Да не просто так, а с вызовом.
— А молоко у вас свежее? — обратилась Алена к продавцу.
— Конечно. Вчера вечером привезли. Вам какая жирность нужна? — еле сдерживая смех, ответила продавец.
— Ну, бабы… — сквозь зубы сказал мужчина и посмотрел с нескрываемой ненавистью.
— Хам… — сказала Алена.
— Это я хам?
— Ну не я же. Вы совершенно не умеете вести себя с женщинами. Грубите, кричите, ноги распускаете…
— Какие еще ноги? А, так это всё из-за кошки? Вы сговорились, что ли?
Он попытался оттолкнуть Алену, но услышав яростное шипение кошки, остановился.
Она никогда раньше ни на кого не шипела, но теперь не выдержала. Да и мало бы кто выдержал…
— Так вы еще и руки умеете распускать? — съязвила Алена. — Может, полицию вызвать? Или так разговаривать и вести себя хватает смелости только с беззащитными женщинами?
Мужчина сделал шаг назад. Потом снова демонстративно отвернулся.
Примерно через десять минут, расплатившись за колбасу, молоко и другие продукты, Алена собралась уже уходить, как продавец вдруг что-то вспомнила и остановила её.
— А вы котенка мне не отдадите одного? Ну когда родятся. Просто кошечка такая красивая, значит, и котята будут прелестными.
Мужчина тяжело вздохнул. Он подошел к холодильнику, поставил теплую бутылку пива и взял холодную, после чего стал рассматривать чипсы.
— Конечно! Давайте обменяемся телефонами. И еще: спасибо вам большое за всё!
— Не за что! Мы же девочки, должны друг другу помогать, — весело подмигнула продавец и помахала рукой на прощание.
— Ну наконец-то! — обрадовался мужчина, когда девушка с кошкой вышла из магазина. — Теперь пробейте мне, пожалуйста, пиво. И еще пачку сигарет дайте.
Продавец посмотрела на него, потом достала из-под стола табличку «Технологический перерыв 30 минут» и поставила её прямо перед ним.
Выругавшись, мужчина оставил бутылку пива на столе, развернулся и вышел из магазина, наступив прямо в лужу.
А продавец еще долго улыбалась, смотря ему вслед. Будет знать, как кошек беременных обижать!
Да и не беременных тоже.
А Алена, придя домой, первым делом насухо вытерла кошку полотенцем, накормила её от души и долго-долго обнимала, извиняясь за всех людей, которые причинили ей боль и страдания.
— Не переживай, Маруська! Теперь всё у нас будет хорошо! Больше никто тебя не обидит.
Заметки о животных
Оцените статью

Cтapушкa cидeлa нa cкaмeeчкe, в бeзлюднoм пapкe. К нeй пoдoшeл мoлoдoй куpнocый пoлицeйcкий.
– Здpaвcтвуйтe. Вaм нeльзя здecь нaхoдитьcя – кapaнтин.
Cтapушкa вздoхнулa, нo нe cдвинулacь c мecтa.
– Мнe пpидeтcя выпиcaть вaм штpaф – cтpoгo cкaзaл cлужитeль пopядкa.
– Выпиcывaйтe – oтвeтилa cтapушкa – пoжaлуйcтa, нe cтecняйтecь. Этo жe вaшa paбoтa – улыбнулacь oнa.
Тeпepь вздoхнул пoлицeйcкий.
– Пoжaлуйcтa, вepнитecь дoмoй, вы вeдь в гpуппe pиcкa. Ceйчac кapaнтин. Я нe хoчу выпиcывaть вaм штpaф, у вac жe нaвepнякa пeнcия нeбoльшaя.
Cтapушкa внимaтeльнo нa нeгo пocмoтpeлa и нeмнoгo пoдумaв, oткpылa cвoю мaлeнькую cумoчку. Тaм былa цeлaя пaчкa штpaфoв.
– Oгo, дa у вac их cкoлькo – pacтepялcя пoлицeйcкий – я нe пoнимaю… Oн зaмoлчaл.
– A чтo тут пoнимaть, мoлoдoй чeлoвeк? У вac кapaнтин, a у мeня вecнa. Вoзмoжнo, этo пocлeдняя вecнa в мoeй жизни – мнe ужe нeмaлo лeт. Я нe бoюcь cмepти, нo бoюcь пpoпуcтить эту пpeкpacную, пoющую, цвeтущую вecну. Зaчeм мнe жить в чeтыpeх cтeнaх, oбщaяcь c близкими людьми чepeз экpaн, cмoтpя бecкoнeчныe cepиaлы, cлушaя тpeвoжныe нoвocти? И штpaфы вaши мeня нe пугaют. Пepeживу эпидeмию – зaплaчу, пуcть гocудapcтву пoльзa будeт, мoжeт нa дoбpoe дeлo пoйдут, нe пepeживу, тут и cпpoca нeт.
– Я пoнимaю. Дa… я дeйcтвитeльнo, вoзмoжнo – пapeнь выбиpaл cлoвa – пoнимaю. Нo пoдумaйтe, кaкoй пpимep вы пoдaeтe дpугим?
Cтapушкa paccмeялacь.
– Кaкoй пpимep? У кaждoгo cвoй диaлoг co cмepтью. Я вoт c нeй eщe co втopoй миpoвoй бeceдую. Мeдcecтpoй я былa. Знaeшь, я в дeнь Пoбeды вceгдa плaчу. Cтoлькo людeй пoлeглo, тaк и нe дoжив дo тoй вecны, нe дoжив дo этoй вecны.
Пoлицeйcкий пoпытaлcя пpикинуть cкoлькo лeт cтapушкe, – нaвepнoe, мнoгo. Oн мoлчa выпиcaл штpaф и пpoтянул eгo coбeceдницe. Тa нe глядя взялa eгo и пoлoжилa в cумoчку.
– Хopoшeй вaм вecны, гpaждaнкa – кoзыpнул oн и oтпpaвилcя дaльшe.
– И тeбe, кacaтик, хopoшeй вecны – пoдумaлa cтapушкa и пoвepнулa мopщиниcтoe лицo нeжнoму aпpeльcкoму coлнцу.
Дoмa oнa oткpылa штpaфную квитaнцию. Вмecтo cуммы тaм был кopявый cмaйлик, нapиcoвaнный pукoй нeдaвнeгo шкoльникa. И чтo зa мoдa у этих мoлoдых нa дуpaцкиe poжицы? Oнa paccмaтpивaлa штpaфныe квитaнции oдну зa дpугoй. В кaждoй из них вмecтo cуммы штpaфa кpacoвaлcя или cмaйлик, или пoжeлaниe здopoвья, a в oднoм был дaжe нoмep тeлeфoнa дeдушки пaтpульнoгo. Oнa ужe тpи дня coмнeвaлacь – звoнить или нeт?
Кaк-тo нeлoвкo.
C дpугoй cтopoны, вecнoй тpуднo нe думaть o любви…
/Aвтop: Pут Дopум/

На столе грязь и посуда, возле чайника лужа чая, в раковине тоже не пойми что… Из спальни слышны звуки «эпичной» битвы. Это муж так ищет новую работу. Он всегда так ищет новую работу. За четыре года совместной жизни это уже пятые поиски. Вера заглянула в холодильник, а там как всегда пусто. Она открыла морозилку, вынула пакет со самосборным овощным набором, кинула его на сковородку и начала убирать кухню. ………… О, Веруньчик, а что у нас на ужин? — Степан судя по его хорошему настроению всё же победил в своей «эпичной» битве.
-На ужин были котлеты с рисом, которые ты съел единолично. Больше ничего на ужин нет.
-А это что? — Степан открыл крышку сковородки.
-А это мой ужин. Ты свой уже съел.
-Тебе для меня еды жалко? Права была мама. — Степан сделал обиженное лицо, но Веру это уже больше не трогало.
-Если она была права, то и езжай к ней ужинать.
-Ну и поеду! — Степан громко лопнул дверью.
На это Вера и рассчитывала. Она достала из сумки контейнер из местной кулинарии. Шикарные куриные оладьи. Но с этим нужно что-то делать.
В субботу у Веры с подругам была назначена посиделка. Идти туда не хотелось. Но они и так редко встречаются. Обязательный один раз в месяц. Чаще не получалось. У одной дети, у другой дача родителей и прочие женские дела. Так что обязательно раз в месяц для успокоения души.
Все уже собрались, когда пришла Тома.
-Это невыносимо. Нормальные мужики кончились. Этот болван оказался маменькиным сынком и нюней. — Тома своим присутствием заполнила всё пространство.
Вера не любила Тому. Точнее в вопросах, касающихся мужчин, у них были серьёзные разногласия. Тома была беспринципной женщиной. Её не останавливало ни наличие законных супруг, ни детей. Если она хотела заполучить мужчину, то не останавливалась ни перед чем.
Тома не прекращала свой монолог, не давая никому ни слова сказать. Вера смотрела на неё и в голове возникла идея. Когда Тома наконец выговорилась, то Вера решила начать свою игру.
-Ой Томочка, что же тебе не везёт с мужиками. Послушаю тебя и так рада, что у меня есть Стёпа. Для него дом прежде всего. Ни друзья не нужны, ни кабаки, даже к маменьке бегает редко.
-Верка, не трави душу.
С этого дня Вера стала приглашать Тому встретиться где-нибудь, или зайти к Вере в гости. А главное мужа при Томе то нахваливала, то жаловалась.
-Ну понимаешь Том, он у меня заботливый. Сейчас работу меняет. Ушёл со старого места, потому что там платили мало.
-Ну и правильно, чего за копейки работать.
-Вот. Он специалист серьёзный, ему нормальная работа нужна.
При следующей встрече жалуется, что Стёпа достал её. Она с работы приходит, ей полежать хочется, а Степан её то кино смотреть тянет, то ещё какой романтик.
И главное, чтобы Тома со Степаном встречались почаще.
Подруги всё чаще намекали Вере, что зря она так активно с Томой общается. Добром это не закончится. Только Вера отмахивалась, то мужу доверяет, а с Томой ей весело. Сейчас она женщина свободная и у неё есть время на подругу.
Расчёт оказался верным. Через три месяца Стёпа заявил, что нашёл себе более достойную женщину и уходит от Веры. Надо отдать Вере должное, она не побежала сразу открывать припасённую бутылочку. Вера позвонила всем подругам, поплакала им, что Стёпа и Тома предатели, рaзбили сeрдце, разрушили доверие к дружбе. А на следующий день побежала на развод подавать, ну чтобы уж точно — с глаз долой, из сeрдца вон.
И только когда свидетельство о разводе на руках было, она открылась подругам.
-Ну не ушёл бы он от меня сам. Со мной ему удобно. Зарабатываю хорошо, квартира своя, по дому всё делаю, потому что сама не смогу в грязи жить. Да и куда он пойдёт? К матери в её малогабаритную однушку? Не смешите. А Томка сама виновата. Зачем на мужа подруги позарилась?
Подруги. отмечали развод Веры. Под этим предлогом все перестали общаться с Томой. Её и так не очень любили, за характер и поведение, но уводить мужа подруги как-то низко.
Прошло пол года. Вера жила новой жизнью. У неё появился ухажер. Жизнь обретала новые горизонты. Эта была суббота. Вера готовилась к свиданию, поэтому гостей не ждала. Особенно Тому.
-Здравствуй Тома. — Вера смотрела на бывшую подругу, которая стояла в дверях.
-Забери своего мужа назад. — Тома была раздражена. — Он пол года сидит дома и даже не собирается искать работу. А ещё он постоянно разбрасывает вещи по квартире и опустошает холодильник.
-Тома, ты сама его решила у меня увести. Вот и радуйся.
-Но ты говорила, что он самый лучший, ты обманула меня! — Тома уже понимала, что Вера бывшего мужа не заберет.
-Это для меня он был самым лучшим. Но ты это не я. Какой он у тебя оказался меня уже не касается. Ты сама чужого мужа увести из семьи решила. Ко мне какие претензии? Я с уходом мужа смирилась. Даже тебя простила, но теперь то ко мне какие вопросы?
-Ты это специально сделала? Да? Специально? Он же не уходит! Обвиняет меня, что я его семью разрушила и не уходит. — Тома сорвалась на истерику.
-Тома, это теперь не моя проблема. И не беспокой меня больше. У меня новая жизнь. — Вера зaкрыла перед Томой дверь.
Та ещё какое-то время звонила в дверь, потом по ней стучала, что-то кричaла и успокоилась, когда вышел сосед и разогнал её. А Вере не стыдно. Тома сама захотела чужого мужа. Вот и получила что хотела.
Ведь то, что хорошо для одной, для другой не всегда счастье…
Автор: Дивный Троль

Флора вышла на пенсию, похоронила мужа, проводила детей в Канаду.
Остались только рамки на стенах.
Сначала Флоре нравилось засиживаться допоздна.
Бродить по квартире неглиже, примерять белье перед зеркалом.
Слушать под душем итальянское.
А вечером — теперь уже не ожидая к ужину дочь и детей из школы — залезть в кресло смотреть сериал, есть шоколад, пить вино, мечтать о друге.
Она посещала гончарную, кружок макраме, клуб женщин-садоводов и дискотеку для пожилых.
Связала канотье. На балконе посадила лимон с мандарином. На полке выстроились сделанные ею кривые горшки из глины.
На танцах приглянулся Давид, лет восемьдесят.
Хвастался, что знаком с Шендеровичем, дарил букеты с лилиями. Нёс пряники, где по глазури было писано «Оэв отах!» («Люблю тебя!») или «Шабат шалом».
Читал стихи, говорил – свои, оказалось — Маршака.
Возил на могилу к маме, лгал, что генерал, служил с Шароном, и семья возможна. Приходил с чемоданом, просился пожить, Флора сомневалась. А потом он перебрался к другой вдове в Гиватаиме и перестал звонить.
В конце концов одиночество доконало Флору.
Это, часто думала она по-русски, просто, едрена вошь, невыносимо!
Она представила: если умрет на четвертом этаже и седьмом десятке, соседи догадаются нескоро, лишь по запаху.
Тогда Флора села в автобус и поехала в Иерусалим.
В Стене Плача она засунула записку: «О, Всевышний! Прошу Тебя, сделай так, чтобы я перестала быть одна! Амен!»
И вернулась в Тель-Авив.
Сначала ничего не происходило.
Но вдруг позвонили старики Рубенфельды, дальняя родня мужа. Их сын Борис с русской женой Нюрой и ребенком Василем собрались из Донецка в Израиль.
Нельзя ли приютить на ночь-другую, помочь с оформлением?.. Флора обрадовалась: азохен вэй! Пусть едут, места хватит, родные же люди!
Встретила, напекла пирогов.
Репатрианты, вспомнив былое, сразу напились, расплакались, запели одесское.
Апельсин с лимоном ободрали.
Сломали пульт от телевизора.
Горшки побили.
Ребенок разрисовал обои порнухой.
У многих так бывает. Видно, стресс с перепугу.
Следом прибыли Мирра Рубенфельд, с астмой, и одноглазая бабка Фаня Деренштейн, похожая на террористку, с ходунками.
Стояла жара, бабушка курила «Беломор», но боясь за сердце, запиралась в ванной, опустив ноги в воду.
А Мирра после кефира в транзитном аэропорту не вылезала из туалета.
Затем приехала семья Дубинкеров: Илья с женой Аллой, тещей Розой Давидовной Зокенмахер и котом Павликом.
Позвонили прямо из Бен-Гуриона.
Кот наделал в сумочку Мирры Рубенфельд, которую отчего-то невзлюбил.
Да кто их, котов, разберет?
Флора терпела. Освободила второй туалет, который был кладовкой.
Варила на всех ведро куриного супа с лапшой и кастрюлю картошки с маслом и укропом. Не выключала кондиционеры, ибо старухи чуть что – падали в обморок.
Через пару месяцев Флора решила узнать: может, гостям пора бы снять что-то свое? А то даже на полу уже места не хватает.
«Что вы, тетя! Мы иврита не знаем! А у вас так уютно!»
Флора вернулась к Стене Плача.
Записки своей она не нашла.
Написала другую: «Господи, я же просила избавить меня от одиночества! Но не до такой же степени!».
Ничего не вышло.
Ибо любому еврею известно, что решения Небес обратной силы не имеют.
~ Анатолий Головков
Художник Ирина Бабиченко «Наполеоновские планы»

Я доверяла своему мужу. Я никогда не сомневалась в его долгих часах на работе в больнице, не сомневалась в его словах — пока однажды ночью одна случайная ошибка не разрушила все, что я думала о нем.

Мне всегда нравилось смотреть, как он говорит. Как его глаза загораются, когда он рассказывает о медицине, как его голос звучит с тихим авторитетом — уверенный, спокойный, голос человека, который посвятил свою жизнь лечению других.

Это было одним из первых, что привлекло меня — как он мог превращать даже самые сложные медицинские термины в нечто захватывающее. Доктор Нэйтан, мой муж в течение восьми лет, и человек, который спас много жизней.

И в каком-то смысле, спас и мою.

Последние шесть месяцев он работал в новой больнице. Или, как он сказал, так. Это имело смысл. Врачи часто меняют место работы ради лучших возможностей, более долгих часов и большего удовлетворения. Этого было достаточно, чтобы я поверила. Я доверяла ему.

Но доверие — вещь хрупкая. Ты не осознаешь, что оно трещит, пока не услышишь первый щелчок.

Это случилось в доме его родителей. Теплый вечер, запах знаменитого жаркого моей тещи в воздухе, за столом собралась вся семья. Смех, звенящие бокалы, легкость общения с близкими. Рука Нэйтана лежала на моем бедре, это был привычный жест. Безопасно. Твердо.

И вдруг заговорила его племянница, Элисон.

«Дядя Нэйт, я надеялась увидеть тебя на работе, но тебя там не бывает! Могу ли я посетить тебя в кардиологическом отделении?» Ее голос был легким. Она только что окончила медицинскую школу и устроилась работать в больнице, где работал Нэйтан.

Нэйтан не вздрогнул. «О, я часто перемещаюсь между отделами. Трудно меня поймать».

Элисон засмеялась. «Да! У тебя столько пациентов в отделении, правда?»

«Да, дорогая».

«Сколько именно?» — спросила она с наивным любопытством, наклонив голову. «В отделении восемнадцать палат, верно?»

«Да», — ответил он.

«Ух ты, дядя! Ты, наверное, под большим стрессом!» Она усмехнулась. «Потому что ты, наверное, забыл — там двадцать пять палат, а не восемнадцать».

Тишина.

Пальцы Нэйтана слегка дрогнули на моем бедре. Воздух в комнате изменился, тонко, но ощутимо. Я почувствовала это по тому, как напрягся его челюсть, как он сделал слишком небрежный глоток вина.

Элисон, ничего не подозревая, продолжала говорить. «Я имею в виду, ты наверняка так занят — я все время встречаю доктора Арнольда и доктора Джейка, но они сказали, что тебя тоже не видели».

Нэйтан улыбнулся, но его улыбка не дошла до глаз. «Наверное, просто не повезло встретиться», — сказал он.

Я повернулась к нему, пытаясь найти на его лице знакомую уверенность — легкий обаяние, тот способ, которым он командует вниманием в комнате. Но этого не было.

Улыбка Элисон померкла, ее радость угасла, когда она заметила изменение в атмосфере. «Ой, может, ты в другом отделении?» — предложила она, голос стал тише, неуверенный.

Нэйтан слегка рассмеялся. «Больница большая».

Он потянулся за вином, сделал медленный глоток, но я заметила — его пальцы дрожат.

Я прожила с этим человеком восемь лет. Я засыпала рядом с ним, проводила пальцами по его лицу в темноте и училась замечать малейшие изменения в его выражениях, прежде чем он скажет хоть слово.

Я знала, когда он лжет. Но почему он лгал?

Я прочистила горло. «Нэйтан», — сказала я тихо, коснувшись его руки под столом. «В каком отделении ты работаешь?»

Его голова немного повернулась, достаточно, чтобы я увидела искорку чего-то в его глазах.

Страх. Он открыл рот —

«Десерт, кто-нибудь?» — внезапно сказала его мама, хлопнув в ладоши, ее голос был слишком ярким, слишком настойчивым, чтобы прорвать напряжение.

Нэйтан медленно выдохнул. Я не отводила взгляда. Он тоже.

Неделю спустя у моего отца была запись к кардиологу. Ничего серьезного — просто плановый осмотр. Я сидела с ним в ожидании в кардиологической клинике. Он заполнял анкеты, очки для чтения висели у него на носу. Я следила за ним, стараясь не показывать своего беспокойства.

«Это просто профилактика», — напомнил он мне своим спокойным голосом. «Доктор Пател сказал, что это не срочно».

Я заставила себя улыбнуться. «Знаю, пап. Я просто люблю быть уверенной».

Это была правда. Я всегда доверяла уверенности, которую Нэйтан приносил в мою жизнь. Медицина была его миром, и, следовательно, она стала и моим.

Когда наконец доктор вызвал моего отца, я выдохнула и взяла телефон. Мне нужно было успокоение от Нэйтана. Просто быстрый звонок, простое «Не переживай, все в порядке», и мне стало бы легче.

Я набрала номер. В голосовой почте.

Я нахмурилась и попробовала снова. Прямо в голосовую почту.

Текст. Без ответа.

Я проверила время. Поздний день — он должен был быть на перерыве. Я старалась не позволять беспокойству проникать в меня, но не могла.

Через час терпение иссякло. Это было не похоже на него. Если бы он был на операции или с пациентом, он бы хотя бы написал.

Импульсивно я позвонила в больницу.

Ресепшионист ответила, ее голос был четким и профессиональным. «Добрый день, это больница «Лейксаид». Чем могу помочь?»

«Здравствуйте, я пытаюсь дозвониться до моего мужа, доктора Н. Картера. Его телефон, похоже, выключен. Могу я передать сообщение?»

Пауза.

«Извините, мадам, вы можете повторить имя?»

«Нэйтан. Он работает в кардиологии».

Снова тишина. Затем звук набора.

Наконец она сказала: «Извините, мадам, у нас нет доктора Н. Картера в штате».

Я тихо засмеялась, немного смущенная. «Это не может быть правдой. Он работает там шесть месяцев».

Еще набор. Еще пауза.

«Нет, мадам. Доктора Н. Картера нет в нашей системе».

Я крепче сжала телефон. «Может быть, он работает в другом отделении?»

«Я проверила все отделения». Ее голос оставался вежливым, но в нем было что-то окончательное.

Я быстро поблагодарила и закончила звонок, руки замерзли, несмотря на тепло в комнате ожидания. Я сразу зашла на сайт больницы. Мое дыхание остановилось, когда я пролистала список сотрудников. Его там не было.

Стены вокруг меня начали казаться кривыми. Где, черт возьми, мой муж?

Мне нужны были ответы.

Я поехала в больницу. В машине моя голова была полна вариантов — ошибка в документах, недоразумение, что-то, что могло бы это объяснить.

Через час я приехала. Лобби больницы пахло антисептиком и кофе, в воздухе слышались тихие голоса и равномерный писк мониторов. Я направилась к стойке регистрации, мой голос был напряжен сдержанным волнением.

«Это должна быть ошибка», — сказала я. «Я звонила раньше о моем муже, докторе Н. Картере. Он работает здесь».

Ресепшионист подняла взгляд, в ее глазах мелькнуло признание. Прежде чем она успела ответить, за моей спиной раздался голос.

«Миссис Картер?»

Я обернулась и увидела доктора в белом халате, стоящего в нескольких шагах от меня. Его выражение было невозмутимым, взгляд стойким.

«Я знаю вашего мужа», — сказал он. «Пожалуйста, следуйте за мной. Я думаю, нам стоит поговорить в частном порядке».

«Это должно быть ошибкой», — запинаясь, сказала я. «Мой муж — он работает здесь. Он сам мне сказал. Он доктор».

Доктор глубоко выдохнул, его лицо оставалось невозмутимым.

Я последовала за ним по тихому коридору, мои ноги становились тяжелыми, дыхание поверхностным. Стены казались слишком близкими, воздух слишком плотным. Мой разум работал — был ли Нэйтан уволен? Это было какое-то странное недоразумение?

Доктор привел меня в маленький кабинет, закрыл дверь и повернулся ко мне.

«Миссис Картер», — сказал он мягко, «ваш муж не работает здесь… потому что он пациент».

Эти слова ударили по мне.

«Нет». Я покачала головой. «Нет, этого не может быть».

Доктор вздохнул и положил папку на стол. Имя моего мужа было на обложке.

Я взяла ее дрожащими руками и раскрыла. Результаты анализов. Даты. Диагнозы.

Четвертая стадия.

Нэйтан не задерживался на работе. Нэйтан не был слишком занят, чтобы ответить мне. Нэйтан боролся за свою жизнь.

Я схватилась за край стола, мое зрение затуманилось от слез. Он лгал. Он скрывал это от меня. И самый страшный вопрос из всех —

Сколько времени у него осталось?

Доктор повел меня по длинному стерильному коридору. Я готовилась к объяснению, которое не имело бы смысла — чему-то нелепому, чему-то абсурдному.

Но глубоко внутри я уже знала. Он открыл дверь в частную палату. И там был он.

Нэйтан.

Он выглядел более худым, бледным. Темные круги под глазами были глубже, чем я когда-либо их видела. Он сидел на кровати в больничной рубашке, а не в своем обычном строгом костюме и брюках. Когда его глаза встретились с моими, я увидела это — вспышку вины, признание. Он знал, что я узнала.

«Я собирался сказать тебе», — сказал он, его голос был сырой.

Я сделала медленный, дрожащий шаг вперед. «Когда, Нэйтан?» — шепнула я. «После того, как я организовала твою похороны?»

Его лицо сморщилось. Он провел рукой по волосам, резко выдохнув. «Я думал, что смогу справиться сам». Он говорил тихим тоном. «Это был всего лишь плановый осмотр в ноябре… а потом я стал пациентом, а не доктором. Я не хотел пугать тебя».

Я сглотнула комок в горле. «Ты солгал мне».

«Я пытался защитить тебя». Его глаза блескали эмоциями. «Потому что у меня был хороший шанс выжить».

Я села рядом с ним, крепко взяв его за руку. «Ты не можешь решать это сам».

Небольшая улыбка коснулась его губ. «Тогда как насчет этого? Если я выберусь из этого, я больше никогда не буду врать».

Я сжала его руку крепче. «Ты лучше держи это обещание, доктор Картер».

Через несколько месяцев, когда он наконец покинул больницу как выживший, он сдержал свое обещание.

И когда ему предложили должность — не как пациенту, а как доктору снова — он посмотрел на меня, и его глаза были полны того, чего я не видела давно.

Надежда.

ТАЙНА ЖЕНЫ
—Не плачь! Все в жизни случается! Все можно пережить, даже такой кошмар! — Володя поглаживал Дашу по руке, не зная, что еще сказать, чтобы успокоить ее. Казалось, все горе мира сейчас свалилось на нее, ведь от рыданий девушки буквально разрывалось сердце. К счастью, парень не знал, что слезы, которые сейчас ручьями текли по щекам его супруги, были скорее слезами радости, освобождения и облечения от груза, который много лет камнем лежал на сердце, не давая возможности вздохнуть и порадоваться жизни.
Даша с Володей поженились пару месяцев назад. До этого они около года встречались. В отношениях царили взаимопонимание и согласие во всем, кроме одного вопроса.
Даша каждые выходные ездила навещать своих родителей. Дело, в принципе, неплохое, но не так же часто! Так рассуждал Володя, чьи родители жили за несколько тысяч километров от него, и видел он их в лучшем случае раз в год. Столь частые поездки к родителям вызывали недоумение и вполне резонные возмущения:
—Даш, скажи, ну какая необходимость так часто срываться из дома? Зачем? Ты мне явно что-то недоговариваешь!
©Звезды Стеллы Кьярри
—Я привязана к родителям и не могу их обделить своим вниманием. Я же тебя предупреждала, что так будет, и ты не возражал.
—Но я же думал, что со временем визиты сократятся. У тебя мужчина появился, в конце концов! Ты мне тоже должна внимание уделять! А когда появятся дети, ты тоже будешь их бросать, отправляясь к родителям?
—Я надеюсь, к моменту появления детей, ситуация изменится! — Бормотала себе под нос Даша, стараясь не развивать конфликт.
Хуже всего было то, что Даша практически ничего не рассказывала про своих родителей и не знакомила их с Володей. Парень понимал, что здесь скрывается какая-то тайна, и его жутко обижало недоверие девушки. Несколько раз, еще в самом начале отношений, он предлагал составить девушке компанию, но она всегда деликатно отказывалась.
—У моих родителей сложный характер. Ты им не понравишься, а мне потом выслушивать от них всякие мерзости о тебе. Лучше пусть думают, что у меня никого нет. Иначе они не успокоятся, пока мы не расстанемся. Ты этого хочешь?
—Нет, но ведь должны же они принять хотя бы какой-то твой выбор?
—Уверяю тебя, они не примут никого. Для них будет лучше, если я останусь одна.
—И тебя это устраивает? Ты взрослая, самостоятельная! Просто прекрати к ним ездить и все!
—Все не так просто, как кажется. – Грустно отвечала Даша, но пояснять что-то категорически отказывалась.
Володя знал, что не всем везло на понимающих и любящих родителей, но ведь даже самые несговорчивые рано или поздно смирялись. Парня такое отношение обижало. Он даже думал, что девушка ему изменяет, поэтому решил проследить за ней. Тогда ему удалось приоткрыть завесу тайны, но узнать все подробности получилось позже.
В очередной выходной Даша начала привычные сборы. Первым делом она заехала в магазин, закупила все необходимое. Володя держался поодаль, чтоб не попасться ей на глаза. Доехав до нужной остановки, Даша вошла в подъезд одного из домов. Володя хотя и спешил, не успел заметить, в какую квартиру вошла девушка. К счастью, из подъезда вышла пожилая женщина, которую Володя решил расспросить о Даше и ее родителях. Вопреки ожиданию, пожилая дама не пустилась в пространные объяснения, как делали многие ей подобные. Подозрительно посмотрев на парня, она огрызнулась:
—А тебе какая печаль? Чего ты тут вынюхиваешь?
—Даша — моя девушка, хочу немного узнать о ней. Правда, что тут живут ее родители?
—Так сам у нее и спроси, чего выслеживать девку? Мать у нее хворая, лежачая, вот и ездит помогать.
Узнать больше парню не удалось — старушка отказалась сообщать даже номер квартиры. Володя решил отправиться домой, а вечером ему позвонили из больницы и сообщили, что Даша попала под колеса лихого водителя. Девушка была в реанимации, за ее жизнь боролись врачи.©Звезды Стеллы Кьярри
Только спустя неделю Даша пришла в себя, и только через три недели ее выписали. Первое, что она сообщила, вернувшись домой: не стало ее родителей. Об этом ей сообщила соседка, та самая старушка, которая встретилась Володе. Вместе с грустной новостью Дарья рассказала историю своей жизни, вернее – последних ее лет.
Отец Даши большую часть жизни беспробудно пил, издеваясь над женой и дочкой. Мама девочки не могла ни себя защитить, ни ребенка, не могла она и решиться на развод. Она лишь нервничала, плакала и пыталась уговорами заставить мужа бросить пагубную привычку. Даша, даже будучи взрослой, не смогла понять, почему мать хотя бы ради нее не попыталась уйти от мужа — тирана и алкоголика. Во многом из-за этого в девушке сидела обида на мать, избавиться от которой было очень сложно.
Незадолго до того, как Даша познакомилась с Володей, маму Даши парализовало от постоянных переживаний. А отец, получив возможность жить практически свободно, вынес из дома все мало-мальски ценное, начал водить собутыльников, несмотря на протесты жены и возмущения дочери. Даша пыталась вызывать полицию, отправлять отца в вытрезвитель. Ничего не помогало. Покидать свою квартиру он не собирался, а мама категорически отказывалась переезжать в дом престарелых и оставлять мужа одного.
—Доченька, он совсем без меня пропадет. К тому же это и твоя квартира, я должна сохранить ее для тебя! Не волнуйся за меня, я справлюсь.
То, что мужчина давно «пропал» при живой жене, женщина отказывалась признавать. Вот и приходилось Даше приезжать к родителям, готовить, прибираться в доме, мыть и переодевать мать, а потом оставлять ее с отцом, который за несколько дней снова превращал квартиру в свинарник.
Признаться жениху, что у нее такие родители, Даше было стыдно. Поэтому она молчала и пыталась успеть все и сразу. За то время, пока она была в реанимации, у матери случился сердечный приступ, вызвать скорую помощь было некому. Но иронии судьбы, отец скончался в тот же день — неудачно упал, возвращаясь домой. Соседка подняла шум после того, как Даша не приехала в выходной, а телефон ее не отвечал. Приехавшая скорая и полиция увезли мать, а вскоре стало известно и про гибель отца.
—Вот так: жили они долго и несчастливо, но умерли все равно в один день! — Грустно закончила Дарья, снова начиная рыдать. Муж, как мог, пытался успокоить ее, не понимая, как ей хватило сил так долго разрываться между ним и родителями, скрывать, носить в себе все это горе и оставаться в здравом уме.
Теперь Дарье предстояло организовать похороны родителей, но на этот раз она могла рассчитывать на Володю, а не пытаться сделать все в одиночку. Целый вечер она прорыдала, оплакивая не только родителей, но и свою жизнь.
Чем больше Володя уговаривал, что все возможно пережить, тем сильнее Дарья плакала, не в силах признаться, что лила слезы во многом от облегчения, от радости за себя, ведь больше ей не нужно было врать и выкручиваться. Она не рискнула рассказать мужу, насколько устала от такой жизни. Ей казалось постыдным радоваться уходу самых родных и близких людей, но хроническая усталость и постоянное нервное напряжение сделали свое дело: после похорон Даше пришлось потратить немало времени, чтобы восстановиться и отпустить прошлое.
Стелла Кьярри

Она бежала по лужам сквозь моросящий осенний дождь. В темноте маячили человеческие фигуры. Непонятно, что делали эти люди в почти опустевшем дачном поселке далеко от города. Они неторопливо шли по рельсам к станции. Шли, старательно обходя лужи. Она присмотрелась к людям сквозь пелену дождя. Крупный мужчина и две женщины. Надо их догнать. Завтра выпадет снег. Находить пищу всё труднее. Она жила со своими братиками и сестрёнками в доме, где люди хорошо их кормили, но… Бывшие хозяева сбежали, бросив на произвол судьбы в пустом дачном доме. Увезли её маму кошку с собой, а её и братьев, оставили. Почти два месяца она пыталась выжить самостоятельно. Её подкармливали дачники. В лесу можно было поймать мышь или птицу, но сейчас с наступлением холодов: мыши попрятались, птицы улетели в теплые края, дачники разъехались. Кормиться становится всё труднее. Что ждёт впереди? Надо их догнать. Обязательно. Быть может, они поймут? Возьмут? А если не возьмут… Догнать. Обязательно догнать.
Она мчалась по грязным шпалам, так быстро, как только могла. Вот-вот придёт электричка, и они уедут. Останутся только пустота, голод и ночь.
Люди поднялись на платформу, поставили две большие тяжелые сумки на лавочку. Смотрели, как она приближается к ним. Женщина, что постарше, удивлённо обратилась мужчине: «Смотри! Котёнок-подросток бежит за нами. Надо же…. Я его заметила ещё на рельсах. Интересно, что он делает один под таким дождём и почему он бежит к нам? Наверное, голодный. У нас, к сожалению, нет с собой еды, только банки с бабушкиными соленьями…»
Она подбежала к ним. Посмотрела на мужчину и потёрлась боком о его брючину. Мужчина оторопел и наклонился к ней:
Кот, что ты делаешь в столь поздний час на платформе? Хочешь есть? У нас нет еды… — Достал из кармана сигарету и прикурил, вглядываясь вдаль. Он ждал электричку.
Она понимала, что времени мало. Надо было действовать. Вроде мужчина не рассердился на неё, да и женщины смотрели по-доброму. Не гладили, но ведь и не прогоняли.
Она прыгнула на лавку, понюхала сумку. Еды нет, но что-то ей в запахе этих людей понравилось: «Они не обидят» решила она и запрыгнула в сумку, на огромные банки с металлическими крышками.
Мужчина удивлённо обронил сигарету: — Ничего не боится! В сумку прыгнула! — Аккуратно взял её на руки и поставил на асфальт рядом с лавкой. — Беги в другое место. — Но сказал как-то неуверенно.
Она поняла, его голос дрогнул. Терять ей было нечего: или пропадать, или пытаться дальше, что-то предпринять. Снова прыгнув на лавку залезла в сумку. Мужчина изумлённо всплеснул руками:
Нет, ты только посмотри! — Обратился к старшей женщине — Она не только не уходит, её не выгонишь из сумки.
Взял её на руки и опустил рядом с лавкой. Вдали раздался гудок подходящей электрички.
Она поняла: «Сейчас эти люди сядут в поезд и уедут навсегда.» Вскочила на лавку, а затем в сумку. Мужчина попытался вытащить её, но она изо всех сил вцепилась в ручку сумки.
Подошла электричка. Двери открылись. Мужчина с трудом оторвал её от ручки, хотел было поставить на землю, но у него ничего не вышло. Она намертво зацепила когтями его куртку и отчаянно мяукая прижалась к нему всем телом: «Пожалуйста, прошу… Возьми меня с собой. Я верю тебе, ты хороший, пожалуйста…»
Старшая женщина подхватила сумки, бросив на ходу мужчине:
Судьба. Твоя кошка. Пошли в электричку. Она последняя.
Мужчина расстегнул куртку и сунул её за пазуху. Она прижалась к его теплой груди:
Неужели?! Он взял меня? Точно взял! — Боязливо выглянула из-за пазухи.
Мужчина сел на лавочку. Рядом сели две женщины. Обе внимательно смотрели на неё. Старшая женщина бросила младшей:
Надо вытащить котёнка и посмотреть кто это? Кошка или кот?
Мужчина тихонечко вытащил её на свет и начал вертеть во все стороны, затем удовлетворённо сказал:
Кошка! Это кошка! Я так давно хотел кошку. Вы же помните, мы не могли завести кошку из-за нашей лайки, но теперь-то мы можем взять её!
Старшая женщина переглянулась с младшей:
Конечно, можем, но… У нас живут монгольские песчанки и шиншилла, и мы не знаем, как эта кошка отреагирует на них. Вдруг она охотница? Не обидит ли она наших питомцев?
Мужчина тут же сунул её за пазуху и прикрыл куртку:
Не обидит. Следить будем. Смотрите какая она ладненькая, маленькая. Да что говорить! Мы уже взяли её.
Они ехали долго. Она не помнит сколько. Были какие-то поезда, шум большой толпы людей, страшные звуки машин, но главное, она сидела сейчас, прижавшись к тёплому боку мужчины, и понимала:
Да. Она вытащила свой лотерейный билет. Будет ли он счастливым, кто знает?
Часа через три она почувствовала, как куртка распахнулась, и мужчина поставил её на пол. В ноздри ей ударил запах мышей. Он одурманил её, она была голодна. Принюхавшись бросилась в помещение. Там на окне стояли две большие клетки. В одной из них сидел крупный серый зверь странной наружности, она никогда таких не видела. Огромные уши, толстые бока и длинный пушистый хвост.
На кошку совсем не похож. Скорее на огромную меховую клизму. Она видела такую в руках прежней хозяйки. Это ладно, это потом, а вот в соседней клетке явно копошатся крысы. Для мышей они слишком крупные. Крысы странные, с огромными когтями, длинными хвостами на кончике которых красовались пушистые волоски. Она стрелой взлетела на клетку и опустила глаза сквозь прутья. Крысы были очень упитанные. Их надо было достать и съесть. Она изо всех сил потянула на себя прутья, но тут раздался возглас одной из женщин:
Ой-й… Сейчас она передавит наших монгольских песчанок. — Женщина подхватила её на руки. Не просто подхватила. Потащила её в какую-то странную комнату, обитую голубым кафелем разрисованным диковинными рыбками, опустила на дно огромного чугунного корыта. Вскоре к ней присоединился мужчина. Он крепко взял её одной рукой за шкирку, другой за задние лапы. Она ужасно испугалась и громко закричала: «Мяу-мяу… Я ничего вам не сделала… Я не кушала ваших крыс. Отпустите. Я боюсь.»
Женщина, тем временем, включила воду и начала поливать её из душа. Это было противно, отвратительно и страшно. Вылила на неё какую-то гадость с резким запахом и начала возить руками по всему её телу. Гадость пенилась и пахла какими-то травами. Потом опять её поливала и поливала. Она, прикрыв от ужаса глаза безвольно повисла у мужчины в руках. Но вскоре экзекуция кончилась. Женщина достала большое тёплое полотенце и завернула её в него. Ей стало тепло и уютно. Странная женщина долго держала её спелёнатую в руках, потом опустила на пол и позвала в кухню. Там она поставила ей блюдце, в котором лежал фарш, бросив на ходу мужчине:
Завтра надо купить рыбу и мясо.
Заснула она в большом кресле. Ей было тепло и хорошо. Она вдыхала новые запахи, ей снился сон: «Мужчина и две женщины сидят на диване, она лежит у них на коленях. Все её гладят. Рядом бегают меховая клизма и две пушистые крысы с длинными когтями. Она их не трогает. Зачем они ей? Она самая любимая и самая счастливая. Она сегодня выиграла у судьбы.»
Ночью пошёл снег…
Так в нашей семье появилась кошка.
Автор ОЛЬГА КАРАГОДИНА

Одна женщина средних лет привезла к себе свою бабушку,
которая от старости ослепла. Ей было девяносто лет: сухонькая старушка с натруженными руками. Она этими руками всю жизнь копала огород, доила корову, кормила овечек и кур, стирала, мыла, стряпала… Ручки как птичьи лапки высохли. И этими лапками бабушка теребила платочек; сидела на диване и платочек теребила. И из невидящих глаз сочились скупые старческие слёзы. Вроде бы ее перевезли в лучшие условия: туалет тёплый, диван, столик с тарелкой… Дом продали в деревне и живность тоже. Как слепая старушка будет одна жить? Вот внучка и взяла ее к себе.
Бабушка работала всю жизнь. Сейчас может на диване отдохнуть! Но старенькая труженица не привыкла сидеть без дела; она погибала без работы. И стало происходить вот что: бабушка ощупью мыла посуду. Женщина приходила с работы и перемывала тарелки. Сами понимаете, что там намоет слепой человек девяноста лет. Но приходилось делать это втайне от бабушки. Та ведь думала, что хорошо посуду моет, помогает. И просила оставить ей работу на день: посуду для мытья… Мол, ты не мой, я помою сама!
Посуда оставалась грязной. А на полу были лужицы и брызги на стенах. И уставшей после работы женщине приходилось все перемывать и убирать. Двойной труд получался. Но она все делала тихонько. Перемывала посуду и мыла пол. Каждый день. Вернее, каждую ночь, когда бабушка засыпала и не слышала, как течёт вода и гремят тарелки.
А бабушке внучка говорила, что посуда вымыта отлично, спасибо, ты мне так помогла! И старушка улыбалась, кивала… Ей так важно было быть нужной и не даром есть хлеб. Она нужна внучке, она ещё на что-то годится! И бабушка брала тряпочку и наощупь протирала пыль или прибирала вещи. И спрашивала, не накопилась ли ещё посуда — она помоет!
Это маленькое терпение. Небольшое самопожертвование, невелика заслуга, так ведь? Шесть лет бабушка прожила у внучки и до последнего дня мыла посуду. Не слегла; ни дня не пролежала. Потому что могла работать и чувствовать себя нужной. Она по-другому не умела жить. А внучка любила свою бабушку. Любила всем сердцем. Иногда любовь вот в этом — не в мытье посуды, а в перемывании. В терпении. Это маленькое самопожертвование, даже крошечное; не великий подвиг. Но это любовь.
Анна Кирьянова